– Начнем, сеньор!
Роби закричал, отпрыгнул в сторону и едва не упал. Он провел рукой по затылку и шее, и пальцы нащупали три маленькие иглы, к которым крепились тонкие ленты, трепетавшие на ветру, – красная, белая и зеленая. Выдернув иголки, Роби бросил их на песок.
– Что вы делаете?!
– О, вам стало интересно! – с усмешкой произнес старик. – Это бандерильи. Пики для шеи быка. Если вы были на корриде, то видели, как бандерильерос вонзают их в холку быка. То же самое сделал сейчас и я.
– Томас! Вы сошли с ума! – закричал американец, отступая назад.
Старик ударил его шпагой. Острие вонзилось в ногу. Клинок вошел в бедро и вышел. Упав на землю, Роби с ужасом посмотрел на кровь.
– Томас!
Старик склонился над ним, закрывая собой луну:
– А вы хотите узнать, что случилось сегодня вечером?
– Томас… – задыхаясь, прошептал упавший.
– Я пытался пристрелить вас на фиесте. Под остовом карнавального быка у меня был припрятан револьвер. Но вы избежали смерти, сеньор.
– Отведите меня к той женщине…
Задыхаясь, Роби жадно хватал ртом воздух. Он чувствовал тошнотворную боль.
– Нет никакой женщины, – со смехом ответил старик. – Но, может быть, вы хотите узнать, что случится завтра утром, сеньор? Завтра Целия начнет расспрашивать о вас. И окажется, что вы уехали из отеля. Уехали далеко-далеко! И ваши чемоданы исчезли из номера вместе с вами.
Роби попытался подняться.
– Давай вставай! – вскричал Томас. – Я встречу тебя хорошим ударом!
Роби попробовал ступить на раненую ногу. Боль обожгла его яростным огнем. Он покачнулся, но все же устоял.
– Вы сошли с ума! Положите шпагу, идиот!
– О нет, сеньор.
– Почему вы хотите убить меня?
– Потому.
Томас поправил берет на голове. Роби Киббер еще раз пошатнулся. Он уже с трудом выдерживал натиск боли. Перед глазами мелькали кровь, застывший лунный свет и чистое небо.
– Я буду кричать, – предупредил он старика. – Люди услышат меня и прибегут сюда.
– Вы не сделаете этого, сеньор, и не испортите нашу игру. Иначе я убью вас очень быстро. Всажу вам шпагу между глаз.
Роби задрожал. Он видел труп Дугласа в катакомбах. Происхождение странного отверстия в черепе стало понятным. То был след от шпаги тореадора. Так вот как умер Мак-Клар!
– Теперь мы продолжим нашу маленькую игру. Я буду величайшим тореадором в мире, а вы, сеньор, – быком. Я буду завлекать вас и уворачиваться от атак. А вам придется нападать на меня снова и снова. По ходу дела я начну подрезать вам руки и ноги. Затем последуют удары в грудь! Потом финальный выпад! И пусть луна насладится этим боем! Пусть звезды заполнят места на трибунах!
– Но что я вам сделал, Томас?
– Каждый день я видел, как вы входили в отель и выходили. И вместе с вами всегда была Целия. Но она наша женщина! Она не из ваших блудниц! – Старик стоял перед Киббером, высокий и гордый. – При свете солнца и луны вы гуляли с ней, смеялись и не обращали на меня никакого внимания. Каждый день, каждый божий день, я видел, как вы касались ее рук, шептали ей какие-то слова, и моя ненависть к вам становилась такой же большой, как к тому другому американцу. Он приехал в прошлом году. Он тоже гулял и смеялся с Целией. Жалкий янки. Турист-пропойца. Целия смотрела на него как на Бога. Как смотрит теперь на вас. Она не замечала старого Томаса. А ведь когда-то я был известен всей Мексике – от Оахаки до Гвадалахары и Монтеррея. Но теперь Томас старик. Он больше не может бегать по арене. Ни один бык уже не посмотрит на него. А женщина – тем более. Даже свиньи больше не уважают старого Томаса, а люди плюют на него. На старика, которого забодал какой-то бык…
Он сделал резкое движение рукой и приподнял рубашку. На коричневой коже, пересекая бок и часть живота, тянулся широкий белый шрам, который остался от бычьего рога.
– Вы видите, сеньор? Это знак моей доблести! Знак профессии тореадора! Но что значат шрамы для юных женщин? Целия гуляет и смеется с вами. А годом раньше она ходила с другим. И вот однажды моя ненависть достигла предела. Я заманил его сюда в одну из ночей, и мы разыграли с ним корриду – мексиканский герой против глупого американского животного. Я убил его. Теперь ваш черед!
– Томас, я ничего против вас не имею. Вы старый человек…
– Я не старый! – с яростью закричал мексиканец и, подбежав к Роби Кибберу, замахнулся шпагой. – Это она считает меня старым! Глупая, глупая Целия! Каждый день она проходит мимо моей скамьи и даже не смотрит на меня. Каждый день в течение многих лет я смотрю на ее красивое лицо, на ее чудесную походку. И говорю себе: «Нет! Эти янки ее не получат!» Я буду убивать любого, кто, приехав сюда, попытается вскружить ей голову. Одного, второго, третьего. Возможно, вас наберется дюжина, прежде чем меня поймают. Но вы ее не получите! Она моя! – Томас рассек воздух шпагой. – Двигайся! Двигайся, янки! Не стой на месте! Беги! Нападай на меня! Сражайся со мной! Покажи свою удаль!
– Моя нога… Я не могу ходить.
– Тогда я заставлю тебя бегать!
Томас ударил его эфесом шпаги по лицу. Гнев заставил Роби забыть о боли в ноге. Он заковылял к старику, но тот проворно увернулся.
– Хорошо! – закричал мексиканец, взмахнув накидкой. – Давай еще разок!
Роби рванулся к нему.
– Еще! Вот так! И еще!
Киббер остановился, задыхаясь от боли и ярости. Старик кивнул и взглянул на луну:
– Уже поздно. Пора заканчивать бой. Теперь ты побежишь на меня, и я проткну твой мозг клинком.
Он поднял накидку, и она затрепетала на холодном ветру. Луна наполнила мир призрачным светом.
В глазах у Роби помутилось. Раненая нога пульсировала как большое сердце. Земля раскачивалась под ним, и в такт с ней дрожали и кружились звезды.
– Томас, – прошептал он тихо. – Я ненавижу тебя!
– Вперед! – закричал старик, взмахнув накидкой.
Шпага взлетела вверх, рассекая завывающий ветер.
– Ненавижу! – повторил американец.
– Время пришло, – сказал старый Томас.
– Пришло.
Роби сделал ложное движение вперед и, когда шпага блеснула в воздухе, упал, откатился в сторону и прыгнул на тореадора сбоку. Подсекая ноги старика, он дернул на себя его вязаные штаны, и Томас с визгом упал на спину. Они покатились по арене, выхватывая друг у друга шпагу и путаясь в алой накидке. Потом один из них вскочил на колени и, сжимая эфес обеими руками, пронзил грудь противника, лежавшего на белом песке.
– Это тебе за меня, – прохрипел он, с трудом вытаскивая шпагу из тела.
Он поднял клинок и вновь вонзил его в соперника, который корчился в предсмертных судорогах.
– Это за Целию.
Шпага снова поднялась и опустилась.
– А это за Дугласа Мак-Клара!
Когда ранним утром Целия встретила Роби на улице, тот, хромая, возвращался от врача в отель. Она заметила в его руке какой-то маленький белый предмет. Звенели церковные колокола, и солнце лениво поднималось над голубыми холмами. Утренний воздух казался удивительно сладким от дыма печей, на которых хозяйки готовили завтрак. Роби вдыхал его со счастливым видом, отламывал от сахарного черепа куски и клал их в рот. Когда Целия подошла к нему и поздоровалась, он доедал последний кусочек. Прожевав и проглотив остатки, Роби улыбнулся, обнял любимую девушку, и их губы слились в долгом поцелуе.
Примечания
В высшей степени, преимущественно (фр.).