— Это понятно. В его глазах ты — наиболее опасный враг: ты угрожаешь независимости греческих городов.
— Если бы я захотел захватить Афины, то уже сделал бы это. Но я ограничился тем, что утвердил свою власть в области непосредственного влияния Македонии.
— Ты стер с лица земли Олинф…
— Они вывели меня из себя!
Аристотель, изогнув бровь, вздохнул:
— Понимаю.
— Так что же мне делать с этим союзом? Если у Демосфена получится, мне придется встретиться с греческим войском в открытом поле.
— Сейчас мне кажется, что оно не представляет большой опасности. Беспорядки, соперничество и взаимная зависть между греками столь сильны, что, полагаю, они ничего не добьются. Но если ты продолжишь свою агрессивную политику, то они сплотятся по-настоящему. Как это случилось во время персидского вторжения.
— Но я-то не перс! — прогремел монарх и большим кулаком ударил по краю ванны, вызвав в ней небольшую бурю.
Как только вода успокоилась, Аристотель продолжил:
— Это ничего не меняет: как всегда, когда какая-то сила добивается гегемонии, все прочие объединяются против нее. Греки очень привязаны к своей полной независимости и ради ее сохранения готовы на все. Демосфен может вступить в сговор с персами, это ты понимаешь? Для греческих полисов сохранение свободы важнее, чем кровные узы и культура.
— Разумеется. Я должен сохранять спокойствие и ждать, когда это произойдет.
— Нет. Но знай: каждый раз, когда предпринимаешь военную акцию против владений афинян или их союзников, ты ставишь в трудное положение твоих друзей. Их называют предателями.
— Среди них и в самом деле есть продавшиеся, — без тени смущения ответствовал Филипп. — Как бы то ни было, я знаю, что прав, и потому буду действовать. Однако должен попросить тебя об одолжении. Владыка Ассы — твой тесть. Если Демосфен начнет переговоры с персами, ты смог бы узнать об этом.
— Я напишу ему, — пообещал Аристотель. — Но помни: если ты решил привести в исполнение свои планы, то рано или поздно окажешься лицом к лицу с коалицией Демосфена.
Царь помолчал. Он встал, и пока женщины вытирали его и облачали в свежие одежды, философ не мог не заметить на теле царя недавних рубцов.
— Как мой мальчик? — наконец спросил Филипп.
— Это самая незаурядная личность из всех, кого я встречал в жизни. Но с каждым днем мне все труднее держать его под контролем. Он следит за твоими делами и грызет удила. Боится, что, когда придет его черед, уже не останется ничего завоевывать.
Филипп с улыбкой покачал головой:
— Мне бы его заботы… Я скажу ему. Но в данный момент хочу, чтобы он оставался здесь. Ты должен завершить его обучение.
— Ты видел, как его изобразил Лисипп?
— Нет еще. Но мне говорили, что потрясающе.
— Да. Александр решил, что в будущем только Лисиппу будет позволено его изображать. На него произвела большое впечатление работа этого мастера.
— Я уже распорядился, чтобы изготовили копии и подарили каждому дружественному нам городу — пусть выставят там на обозрение. Хочу, чтобы греки увидели, что мой сын воспитан на склонах горы богов.
Аристотель сопроводил Филиппа в пиршественный зал. Возможно, было бы точнее назвать это помещение просто трапезной. Философ упразднил ложа и дорогие столы и поставил один стол с сиденьями, как для бедных или как в походном шатре. Он считал, что в Миезе должна царить атмосфера обучения и сосредоточенности.
— Ты не заметил, он общается с какими-нибудь девушками? Уже пора начинать, — сказал царь, проходя по коридору.
— У него очень скрытный характер, почти стеснительный. Но есть одна девушка — кажется, ее зовут Лептина.
Филипп наморщил лоб:
— Продолжай.
— Да рассказывать-то особенно не о чем. Она преклоняется перед ним, как перед божеством. И, несомненно, это единственное человеческое существо женского пола, имеющее доступ к его персоне в любое время дня и ночи. Больше мне нечего тебе сказать.
Филипп потер пробивающуюся на подбородке щетину.
— Не хотелось бы, чтобы он преподнес мне ублюдка от этой служанки. Возможно, лучше прислать ему подругу, знакомую с этим ремеслом. Так не возникнет подобных проблем, и к тому же он сможет научиться кое-чему интересному.
Они уже подошли ко входу в пиршественный зал, и Аристотель остановился:
— Я бы на твоем месте не стал этого делать.
— Но это избавило бы от многих хлопот. Я говорю о первоклассной женщине для обучения, с опытом.
— Дело не в том, — возразил философ. — Александр уже позволил тебе выбрать ему учителя и художника, который изваяет его, благодаря чему он очень образован для своих лет. Но я не считаю, что он позволит тебе простирать свое влияние на его личную жизнь.