Сегодня мерзостно холодно, ненавижу февраль. До боли настапиздевшая кухня с затертым, изрезанным ножом столом и почерневшей паутиной над входной дверью. Я слишком много смотрю треш-контент. Опять проникся, как будто побывал в этом доме маньяка.
Ты никто! Пустое место!
Да, мама…
Ты мне жизнью обязан!
Весь в отца!
Не могу видеть твой хлебальник! Ничего ты не можешь!
Готовка и писанина твоя для девочек! Ты не мужик!
Да, мама…
Иду к себе, засовывая подальше свой гнев. Я прячу его в глотке. Я прячу его в заднем проходе. В крайнем случае меня просто стошнит или пронесет. Нормально. Все норм.
Не хочу с тобой встречаться
Ты странный
Ты не такой
Ты не тот, с кем бы я хотела быть
Тайком снятая резинка с длинных светлых волос… на ней осталась пара волос. На память. Теперь они мои, всегда будут моими, моя кошечка.
Телефон мелодично завибрировал, я вздрогнул. Начался стрим безликого. На кухне капал кран. Безликий закрутил кран на кухне покрепче. Что-то пишет на бумаге. Телефон мелодично вибрирует. Я, не моргая смотрю в экран телефона. Я замер. Я не дышу. Не двигаюсь. Я тигр в траве. Это охота. Горло запершило. Безликий закашлял.
Нет я здесь один
нет мамы, нет папы
Я здоров
Опять та же песня и все 100000 зрителей как в первый раз спрашивают об одном и том же и охуевают с ответов. Кожей чувствую его могущество, ноздрями чую напряжение зрителей. Оно пахнет подростками: потом, лосьоном от прыщей и затхлым воздухом, сгенерированным прыщавым отрядом, катающим в Доту всю ночь. Наивные, они хотят знать кто это. Если они узнают, увидят или услышат его голос, уже не будет такого интереса. Он же, блядь, это специально устроил! Гений хренов! Он знает, что для популярности ты можешь не иметь ничего, кроме засранного сарая. Даже просроченные продукты будут интереснее ламбаргини и жопы инстасамки. Потому что те все показывают, а он скрывает. Тайна манит.
Свет моргнул, наверно, опять проводку коротнуло.
Безликий треснул по лампочке, поверхность которой состояла из засохшего говна мух. Он режет сало и бородинский на столе среди луковой шелухи, откусывает его и показывает след от зубов на бутерброде. Меня тошнит, но, блядь, как же это вкусно.
Он кладет лист бумаги на стол рядом с трехлитровой банкой соленых огурцов, в которых уютно цветет дизайнерским серо-зеленым плесень. Качество связи плохое. У меня один провайдер на всю деревню.
Банка! Есть!
Отражение лица в банке огурцов! Попался! Ну и урод. Кривой череп, его щипцами что ли при рождении тянули? Короткая стрижка в форме платформы, с которой хочется прыгнуть в бездну социального дна и пробить все ее уровни своей уебанской прической. Один глаз полузакрыт, как у пирата дауна. Ты проиграл, предводитель долбаебов!
Я перевел взгляд от банки и снова посмотрел на нее. Ебаный кран опять капает. Я встал из-за стола, стряхнул луковую шелуху и закрыл кран. Лампочка, поверхность которой состояла из говна мух, замигала и свет погас. Телефон мелодично завибрировал. О, кто-то прислал донат.
Поле странного ЖК
— Епта, это что щас было? — на пороге бытовки стоял строитель, пытаясь понять, куда все исчезло. Вокруг был сплошной пепел посерди которого стоял строительный городок. Рядом с его бытовкой скрипнула и с грохотом упала железная труба, утонув в пыли.
— Охуеть… Назарбеееек!!!
— Ааа?
— Что за поебень, брат? Ты цел?
— Ваняет… Газ что ли взорвался?
По тропинке через поле шла девушка, брезгливо оттопырив гиалуроновую губу. В одной руке у нее был латте на миндальном, в другой — выплевывающий уведомления, телефон. На ногтях — толстенный слой шилака, в глазах — проактивность, дикость, успех.
— Уой!.. — в траве что-то шевельнулось. Это был младенец. Он просто лежал у обочины, улыбался и радостно дергал ножками.
Девушка посмотрела на телефон, потом на младенца. Она опаздывала. «Блин, у меня руки заняты!» — подумала она, поправив шарф, скрывающий огромную зеленую язву на шее. «У меня уже 105 писем пришло, на встречу опаздываю, надо еще назначить встречу, чтобы обсудить, когда всем было бы удобно встретиться, еще обговорить ту встречу. Нет у меня время на это тут!»
Она сфоткала младенца и ушла вглубь тумана. Туман этой ночью был особенно густой, что даже к 10 утра еще местами навязчиво нависал над полем и МКАДом, как мать над сорокалетним сыном, который не хочет съезжать.