—Да!
— Сколько же они за них заплатили?
Дирк не спешил с ответом на этот последний вопрос; он не торопясь достал из кармана свой бумажник с замочком, долго возился над замком, прежде чем ему удалось открыть, так как тряска в седле мешала ему, и в конце концов разыскал бумагу, которую и передал мне.
— Вот список тех предметов, которые были вручены индейцам в уплату за землю! Я снял копию. Кроме того, пришлось еще уплатить несколько сотен фунтов стерлингов правительству и его служащим на смазку!
Я принялся читать этот список вслух:
«Пятьдесят одеял с желтыми каймами; десять чугунных котлов вместимостью по четыре галлона каждый; сорок фунтов пороха; семь ружей английских; двенадцать фунтов бус; пять галлонов ямайского рома высшего качества; двадцать музыкальных рожков; три дюжины томагавков английского производства высшего качества».
— И это все! — воскликнул я, дочитав список до конца. — Скажу по совести, что сорок тысяч акров превосходной земли недорого обходятся в колонии Нью-Йорк! Ведь все это стоит не дороже двухсот долларов, считая в том числе и ром, и томагавки первейшего качества.
— Ровно двести сорок два доллара уплачено за все эти предметы! — сказал с уверенностью Дирк. — Я это видел по счетам!
— Недорого, — заметил я. — И, вероятно, ружья, ром и остальные предметы обмена были из специально изготовленных для этой цели!
— Нет, Корни, ты возводишь напраслину на наших родителей: они люди честные и справедливые!
— Тем лучше и для них, и для нас с тобой! Но скажи на милость, что же они будут теперь делать с этой землей?
Дирк возился со своей трубкой, которую старался раскурить, и ответил не сразу.
— Прежде всего ее надо будет разыскать — сказал он. — После того как концессия утверждена и бумаги выправлены, необходимо отправить кого-нибудь разыскать эти земли. Я слышал об одном фермере, приобретшем в тех краях концессию в десять тысяч акров, который вот уже пять лет не может найти своего участка!
— Так, значит, паши старики намерены отправиться на поиски своей земли, как только позволит время года?
— Не спеши так. Корни, не спеши! Всегда ты забегаешь вперед! Так же думал поступить и твой отец, потому что в его жилах течет галльская кровь. Но мой отец рассудил подождать до будущего года и отправить нас двоих; к тому времени война, вероятно, так или иначе окончится, и тогда нам будет легче разобраться во всем.
Такая перспектива мне очень улыбалась, равно как и перспектива унаследовать в будущем еще двадцать тысяч акров хорошей земли сверх нашей фермы Сатанстое; мы оба сожалели лишь о том, что эта экспедиция будет отложена на год. Война, о которой упомянул Дирк, и разгорелась перед самой нашей поездкой в Нью-Йорк. Какой-то господин Вашингтон из Вирджинии был захвачен в плен вместе со своим небольшим отрядом в маленьком форте близ французской территории на берегах Огайо, впадающей в Миссисипи. По-моему, совершенно не стоило вести войну из-за таких медвежьих углов; но меня об этом не спросили.
В Кингсбридже мы остановились пообедать, рассчитывая поужинать в Нью-Йорке. Пока нам подавали обед, я прошел с Дирком к Гудзону полюбоваться этой прекрасной рекой, и Дирк, часто переправлявшийся через нее, стал указывать мне на ее красоты.
— Видишь. Корни, на берегу реки, у залива, дом с лужайками и большим огородом? Видишь, какое это солидное каменное здание? Правда, оно несколько мрачно, потому что построено из дикого камня и не выбелено! Это Лайлакбеш (Сиреневый Куст), принадлежащий двоюродному брату моей матери, Герману Мордаунту, сыну майора английской армии Мордаунта, женившегося на дочери богатого голландского негоцианта.
Я лично слышал об этом Германе Мордаунте только то, что он был весьма состоятельный человек и принят в лучшем обществе.
— Но раз этот Герман Мордаунт кузен твоей матери, Дирк, то ты, вероятно, не раз бывал в Лайлакбеше?
— Да, пока была жива супруга Германа, я с моей матушкой ежегодно ездил туда летом; теперь же его жена умерла, но я еще время от времени бываю в доме.
— Почему же ты теперь не заехал к твоим родственникам? Они могут обидеться, узнав, что ты здесь, в двух милях от их поместья, обедаешь в гостинице! Необходимо, по крайней мере, послать им хоть извинительную записку!
— Ах, Корни, всегда ты так поспешен! Никто решительно не обидится, и извиняться нам нет никакой надобности. Герман Мордаунт со своей дочерью теперь не в Лайлакбеше. Они постоянно проводят зиму в Нью-Йорке и возвращаются сюда только после Троицы!