Несколько усталый и взволнованный, я поспешил вернуться домой к тетке, где меня ждал холодный обед, так как в продолжение трех дней приходилось обходиться совершенно без прислуги, если в числе друзей семьи не имелось английских офицеров, которые присылали на это время своих английских слуг на выручку.
Едва я успел войти, как мистрис Легг, моя тетушка, накинулась на меня с вопросом:
— Корни, милый, что ты такого сделал, чтобы заслужить такую честь? Герман Мордаунт сидит в гостиной и ждет тебя! Он хочет непременно видеть тебя и все время говорит только о тебе!
— Я вам все это объясню после, тетя, а пока разрешите мне пойти к нему! — сказал я.
— Иди, иди! — сказала тетка, и я поспешил в гостиную.
Дяди не было дома, и Герман Мордаунт сидел один, рассматривая только что полученные журналы. Зная, что Пинкстер вносит сумбур и хлопоты во все дома, он настоял, чтобы тетка не ходила на гулянье, а вернулась к своим домашним делам; завидев меня, мистер Мордаунт поднялся со стула, сделав несколько шагов мне навстречу, и, крепко пожав мне руку, сказал:
— Весьма рад, молодой человек, что обязан вам, а не кому-нибудь другому, спасением моей дочери! Сын такого почтенного и уважаемого человека, как Ивенс Литльпэдж, не может быть иным, кроме как отважным и благородным человеком, который не задумываясь защитит девушку даже и от льва!
— Право, вы несколько преувеличиваете мою заслугу, сэр, и я сомневаюсь, чтобы даже лев решился причинить вред мисс Мордаунт, если бы он этого и хотел!
После этих слов Герман Мордаунт еще раз уверил меня в своей дружбе и расположении и пригласил к себе обедать в среду, то есть в первый день, когда можно было рассчитывать, что прислуга вернется к исполнению своих обязанностей.
Меня звали к трем часам, так как в Нью-Йорке было принято обедать в это время, а в Англии считалось хорошим тоном обедать еще позже. Пробыв около пяти минут, Герман Мордаунт уехал, дружески пожав мне руку и еще раз повторив приглашение.
После его ухода я рассказал тетке и дяде обо всем происшедшем и узнал, что Герман Мордаунт мог бы играть очень важную роль, если бы захотел принять участие в политике, так как имеет крупное состояние и большие связи не только здесь, но и в Англии.
— Тебе, Корни, следовало бы сегодня же вечером поехать к ним, — сказала тетя, — и осведомиться о том, как себя чувствует Аннеке; этого требует вежливость!
Мне это требование вежливости было как нельзя более по душе; к счастью, явился Дирк, предложивший мне отправиться вместе с ним к Мордаунтам на Кроун-стрит, где они занимали роскошный особняк.
Дирк был там как у себя дома; его, очевидно, очень любили в семье, но я предпочел бы, чтобы Дирк любил кого-нибудь другого, а не свою кузину, которую он, по-видимому, обожал. В прекрасной, богато обставленной гостиной я застал мисс Аннеке в обществе пяти или шести барышень, ее сверстниц и подруг, и нескольких молодых людей, среди которых красовались четыре красных мундира.
Признаюсь, я смутился, очутившись в этом блестящем обществе, и в первую минуту не знал, что делать. Аннеке сделала несколько шагов ко мне навстречу и, покраснев, еще раз поблагодарила меня за оказанную ей услугу, затем представила меня всему маленькому обществу и попросила садиться. Барышни сейчас же принялись хором щебетать, а мужчины, особенно офицеры, стали внимательно приглядываться ко мне, насколько это позволяло приличие.
— Надеюсь, ваше маленькое приключение не помешало вам наслаждаться веселым зрелищем праздника? — спросил один из офицеров Аннеке. когда шум, вызванный моим появлением, улегся.
— Мое маленькое приключение, мистер Бельстрод, уж не столь маленькое, как вы думаете! Или вы полагаете, что для барышни так приятно очутиться в когтях льва?
— Простите, я должен был сказать «этот серьезный случай», раз вы считаете его таковым, хотя он, по-видимому, не имел настолько серьезных последствий, чтобы помешать вам повеселиться на празднике!