Обычно я кивал, соглашался, не слишком вникая в драматические коллизии, с которыми бывали связаны ее переживания. Меня трогала ее доверчивость, к тому же после привычных для редакции женщин, как правило — неряшливо одетых, с бесцеремонными манерами, с голодным, хищным выражением на лицах, нервно куривших, говоривших грубыми, лающими голосами, нарочито мужиковатых, как бы стыдящихся признаков своего пола, — после них приятно было смотреть на всегда картинно красивую, тщательно причесанную Аллу, ощущая легкий, трепетный, исходящий от нее ветерок. Постоянно казалось, что она только-только отошла от зеркала, перед которым провела полдня. Видимо, она замечала, что мне нравилось на нее смотреть, и ей нравилось, что мне это нравится, и нам обоим нравилось, что мы не переступаем черты, обозначенной нами обоими. Наши странные отношения вызывали недоумение редакции, особенно ее женской части, считавшей Аллу, давно живущую без мужа, одновременно и наивной дурочкой, и коварной совратительницей...
Как бы то ни было, на этот раз я, видно, слишком настойчиво просил ее задержаться после работы, повторяя, что она мне нужна, очень нужна... Не знаю, что ей вообразилось. Но когда я принялся толковать о Пизанской башне, глаза ее, полные ожидания, стали быстро терять свой блеск, а лицо начинало гаснуть, затягиваться серой, скучливой пленкой.
— И это все?...
— Все, — сказал я торопливо. — Две страницы.
Я положил их перед Аллой.
— Господи, да кому она нужна, ваша башня?.. — Алла сердито передернула плечами. — И вообще — ну, ладно, ваш председатель выжил из ума, чокнулся, но вы-то, вы-то?..
И дальше, в ответ на мои робкие разъяснения, последовала реплика, с которой началась эта глава.
Что было делать?.. Я пустил в ход последний аргумент, который приберегал про запас.
Я развернул перед Аллой «Науку и жизнь», которую прихватил на всякий случай у Александра Александровича. Я раскрыл журнал на той странице, на которой находилась фотография Пизанской башни, здесь она была запечатлена во всей красе...
И что же?..
Так бывает, когда видишь заснятый кинокамерой бутон, видишь, как он постепенно наливается, набухает, как он лопается — и на его месте вспыхивает, как маленький факел, цветок... В точности так же менялось лицо Аллы, когда она разглядывала фотографию.
— Какая прелесть!.. — всплеснула она руками, зардевшись.
— Вы только подумайте!.. Так она и вправду падает?.. — Она в неподдельном испуге вскинула на меня глаза. — Но ведь это будет просто ужасно, если она упадет!..
Она долго не могла успокоиться.
— Эти противные итальяшки... Чем они только занимаются, если не могут сохранить такое чудо!.. Представьте, моя подруга поехала в Италию, привезли их тургруппу не то в Рим, не то во Флоренцию, небо хмурится, надела она плащ, он у нее красный, перед самой поездкой купила, и вот под вечер выходит прогуляться, смотрит — за ней какой-то тип вяжется, потом другой, третий... Она бегом в гостиницу, в полнейшем шоке, а гид ей спокойненько так объясняет, что ее за уличную проститутку приняли, у них, оказывается, все проститутки в красном ходят... Ну и народ! Нет чтоб о Пизанской башне подумать — где там!..
Она пристукнула по столу кулаком.
— Давайте ваше письмо... Так: штыри, болты, распорные кольца... Я и слов таких на английском не знаю. Ну, ничего, словарь строительных терминов я достану, с этим проблем не будет... — Она вдруг прищурилась, царапнула меня насмешливым взглядом. — Вы только не считайте, будто я верю, что из этой затеи что-то получится... Просто вот мы с вами не подумали о Пизанской башне, и не одни мы — тысячи, миллионы людей — и никто, никто!.. А он — подумал!..
— Послушайте, — вздохнула она мечтательно, — а с ним случайно нельзя познакомиться, с вашим Александром Александровичем?.. Вот это человек, это мужчина!.. А то поглядишь вокруг — одни алкаши, трусы и бабники, все мечты — перед начальством выслужиться да где-нибудь побольше хапнуть...
Последние слова произнесла она с горечью...
Потом Алла собрала со стола бумаги, сложила в сумочку.
— Вам завтра? — деловито спросила она, закончив подкрашивать губы, и щелкнула зеркальцем. — У меня, правда, много верстки... Ну, ничего, как-нибудь...
Мы вышли вместе, я проводил ее до автобуса. Она выглядела поникшей, усталой... Но когда, прощаясь, протянула мне руку, померкшее было лицо ее вновь просияло.
— А все-таки это настоящее чудо — Пизанская башня! — сказала она. — Вы согласны?..
Несмотря на сверхэлегантный серый костюм в мелкую клетку, голубую рубашку и — в тон им — галстук, серое с голубым, с узелком, из-за жары приспущенным на грудь, Марк Тираспольский походил на гориллу, недавно сбежавшую из зоопарка. Руки у него были волосатые и непомерной длины, лоб низкий, нижняя челюсть квадратная и слегка отвислая, не столько, думаю, от природы, сколько из стремления придать себе облик эдакого американского супермена, каким он рисовался в те годы в кинопродукции студии «Мосфильм». Передвигался Тираспольский вразвалочку, раскорячив ноги в туфлях на толстенной микропорке, называемых у нас «кораблями». Тем не менее, он считался талантливым конструктором, а главное — он заведовал отделом в Госпромстрой(и так далее) проекте.