— Не стану вас утомлять, да и, главное, это увело бы наш разговор в сторону... Как-нибудь в другой раз... Но ей, Ритусе, моей дорогой Риточке я этот альбом раскрыл, показал... Это, если хотите, не альбом, а мартиролог. Здесь наша семья, большая семья, можете себе представить — сто три человека: прабабушки, бабушки, дедушки, сестры, братья, племянники, мехатунесте... Все, все они погибли — кто в лагерях смерти, кто в минском гетто, кто у себя в селе, откуда в большинстве были они родом и где их предки по двести, по триста лет жили... Правда, несколько человек сумело бежать из гетто в леса, к партизанам, так те их не приняли, пришлось создавать свой отряд, из евреев, и никто из них не остался в живых... Но сейчас я не об этом...
Арон Григорьевич отвернулся, отошел к окну и громко высморкался. Квартира, которую он занимал, находилась на двенадцатом этаже, мы всегда любовались панорамой города, развернувшейся внизу гигантским полукругом, и теперь, когда стояла ночь, глубокая ночь, там на всем пространстве, до самого горизонта мерцали огни, то сгущаясь, то редея, и доносился несмолкающий, ровный гул. Арон Григорьевич постоял несколько минут молча, словно прислушиваясь к этому гулу, и повернулся ко мне:
— Так вот, говорю я, Ритуся, милая, ты видишь этот альбом?.. Все это — дело рук твоих «СС»... То есть у них, конечно, было много помощников, и добровольных в том числе, но «окончательное решение еврейского вопроса» было поручено им, именно им...
— Почему ты со мной так разговариваешь?.. С каких это пор эсэсовцы стали «моими»?.. Какое у тебя право?.. — накинулась на меня она, и вся кипит, клокочет...
Я обрадовался, значит, не впустую были мои слова.
— Что ты, что ты, — говорю, — я обмолвился, извини, прости... Я так не думал...
— А какое у тебя право Эрика, Эрнеста в эсэсовцы зачислять?..
— Я не зачисляю... Я констатирую вслед за тобой, что он — внук эсэсовца... И мне — постарайся меня понять — как-то странно, мягко говоря, что после всего этого (Арон Григорьевич кивнул на альбом) среди уцелевших остатков нашей семьи находится человек, заводящий дружбу с эсэсовцем... Прости еще раз — с внуком эсэсовца...
Никогда, никогда я не видел, чтобы у Риты, нашей Риточки так злобно вспыхивали глаза, чтобы веки ее так, до самой малой щелочки сужались, чтобы взгляд ее походил на лазерный луч, который, как масло, режет железо...
— А что, — говорит она, — что ты знаешь, конкретно, о нем и его дедушке?..
— Ничего, — говорю я. — Только с твоих слов. И что внучек бережно хранит фотографию своего дедушки-эсэсовца. Больше ничего...
— Давай прекратим этот разговор...
— Что ж, давай прекратим...
Вскоре она ушла. Простилась холодно, сквозь зубы. А у меня остался на душе какой-то скверный осадок. Будто я во всем виноват. И, главное, в том, что ничего не смог ей толком объяснить. То есть я не думал, что ей надо что-то такое объяснять, все это должно быть в сердце, в душе — без объяснений... Вы согласны?.. В еврейском сердце, в еврейской душе... Но тут вдруг оказалось, что мы — чужие люди...
Арон Григорьевич сокрушенно пожал плечами, прошелся по комнате, отхлебнул из своей чашки глоток-другой остывшего чая.
— Но потом я подумал: а чего от нее хотеть, что требовать?.. Дома ее всячески оберегали и оберегают от всего еврейского. В России считалось, что она должна быть русской, в Америке — американкой, без всяких примесей... Хотя что такое — чистый, беспримесный американец?.. Чистейшая абстракция!.. В Америке существуют негры, японцы, китайцы, немцы, ирландцы, шотландцы, у всех — свои традиции, своя религия, свой быт, своя история, люди все это свято хранят, передают детям, и это не мешает им быть американцами, то есть людьми, живущими на единой земле, в едином государстве, которое дает каждому возможность и право быть самим собой!.. Так нет же!.. Мы, евреи, подчеркиваю — советские евреи, хотим забыть, что мы евреи, и думаем, что за это нас будут больше уважать! Не будут! У человека должно быть свое лицо, свои глаза, свой нос, длинный или короткий, с горбинкой или без, но свой, а не приставной, сделанный по стандартной форме!.. Но у нас не так: быть русским, быть американцем... Только не евреем!..
— А что вы на это скажете?.. — обратился он ко мне, опустив голову и упершись в меня враждебным взглядом исподлобья. — Можете не отвечать! — махнул он рукой, пока я подыскивал подходящие слова. — Я знаю, что вы ответите! То же самое ответила мне дочь, Раечка... Вы заметили: Роза, Рая, Рита — у нас в семье все женские имена на «р»... Роза — так звали мою жену... Так вот, встречаемся мы редко, чаще она звонит мне по телефону: «Как ты?..» — «Ничего... А ты?..» — «Тоже ничего...» Такие вот разговоры... Но тут я все ей выложил, да...