Вера стояла, прильнув к Лазарю, припав головой к его груди. Манипулируя зонтом, он старался хоть немного уберечь ее от хлестких струй, бьющих то отвесно, то наискось, но по щекам ее бежали крупные капли. Впрочем, он был не уверен, что это дождь...
Они стояли под зонтом, единственной их зашитой, а дождь все лил и лил. Казалось, хляби небесные разверзлись и затопили всю сушу. Молнии вспарывали небо, зловеще озаряя мертвенным фиолетовым светом все пространство. Грохотал гром. Вокруг островка, который с каждой минутой все больше размякал и таял у них под ногами, бушевал потоп, и было похоже, что от всей тверди земной остался только этот жалкий, ничтожный островок, да и тот вот-вот утонет, скроется под водой...
МОЙ ДРУГ — БОРЯ ЛИПКИН, МИЛЛИОНЕР
Сразу хочу вас предупредить: не завидуйте.
И не только потому, что зависть, как известно, весьма скверное чувство.
Просто если у вас есть друг-миллионер, вам и завидовать нечему.
Если же нет — все равно не завидуйте. Бог с ними, с миллионерами...
Почему?..
Об этом чуть позже. А сначала — о книгах.
Видите ли, раньше я и думать не думал, что это за штука — продавать книги. Кто этим занимался, тот меня поймет, а кто не занимался, тому не объяснишь... Короче говоря, когда все наконец было решено — едем!.. — и многочисленные хорошо вам известные — или, к счастью, неизвестные — формальности остались позади и наступил черед расставаться с книгами, я едва не спустил первого же покупателя с лестницы. Это был наглый, совершенно бесцеремонный тип, и когда его взгляд с жадностью скользил по стеллажам, когда он выдергивал из плотного ряда какую-нибудь книгу и по-хозяйски листал ее, и поглаживал корешок с потускневшим золотым тиснением, и щелкал костяшками пальцев по старинному переплету, а там, где махрилась кожа, ковырял длинным, заботливо отрощенным ногтем, — у меня было такое чувство, с каким вы наблюдали бы, как у вас на глазах кто-то гладит, и мнет, и тискает грудь вашей жены. К тому же, уловив что-то эдакое в моем лице, он принялся мне втолковывать, что бизнес есть бизнес, и для свободного рынка, в который мы, слава тебе, господи, наконец-то вступаем, все на свете — товар, будь то собрание сочинений Пушкина, картины Рембранта или японские презервативы...
Вот здесь-то я ему и сказал, чтобы он убирался. «Как это?..» — захлопал он белесыми ресницами. — «А вот так, — сказал я, — Вот ваш портфель...»
Сам удивляюсь, откуда у меня взялся такой непреклонный тон.
К нам стали приходить другие покупатели — наши знакомые, знакомые наших знакомых, люди милые, деликатные, мы беседовали о Бердяеве, Розанове, «серебряном веке», пили чай, хрустели сушками, после чего я помогал сложить и увязать отобранную литературу. Само собой, денег у них водилось немного, тем приятнее было вручить им на прощание что-нибудь ценное — просто так, на память.
И все бы хорошо — и разговоры, и чаепития, если бы не пустеющие на глазах книжные полки. К тому же мне предстояла куда более серьезная акция — продажа изданной в начале века двадцатитомной энциклопедии под редакцией профессора Южакова.
Не стану рассказывать, как появилась она в нашей семье, как никакие жизненные пертрубации не могли нас разлучить, скажу одно: для меня она не имела цены. Знатоки утверждали, что московские антиквары сходу заплатили бы за нее тысяч тридцать-сорок, у нас же продать ее можно тысяч за десять, да и то если отыщется настоящий покупатель.
«Настоящий покупатель...»
Где было его взять?..
И тут я вспомнил о Боре Липкине.
Что вам сказать о нем?.. Собственно, мы с Борей Липкиным разошлись еще задолго до того, как он сделался миллионером. Не знаю даже, сделался или нет, но говорили, было время, что ходит он в секретарях у оч-чень важного должностного лица, потом выяснилось, что он и сам стал оч-чень важным лицом в Союзе свободных предпринимателей (тогда уже пошла мода на все эти «вольные», «свободные», «независимые»...), потом с каким-то весьма ответственным поручением ездил не то в Швецию, не то в Швейцарию и привез оттуда шикарный «вольво», а затем выступил на какой-то престижной конференции с докладом в качестве эксперта по экономическим проблемам и был, говорят, облачен при этом в ослепительно белый, аргентинского покроя костюм...