[Государь] повелел предоставить каждому также скот и [домашнюю] птицу, и на этом основании создал твердое условие быстрого приплода, дабы им был прибыток и они накопили состояние. Скот и [домашняя] птица всех людей находится под таким же покровительством, как и государев скот и [домашняя] птица. Никто ни в коем случае не смеет позариться на них или препятствовать [выпасу] на стойбищах, вместе с тем и дивану тоже от этого польза. Когда же державные знамена прибывают в какую-нибудь область и сокольничим и прочим нужны несколько [верховых] животных, они не должны брать улаг у ра’иятов. Точно так же, если потребляются куры и голуби для ловчих птиц и для поварни, то они [отпускаются] из принадлежащих дивану запасов. Ныне это дело подобно делу рабочего скота и в настоящее время таким путем взятие улага в виде ослов устранено. Прежде, не считаясь ни с чем, брал каждый, кто хотел, [ныне же], если имеется неотложная потребность, то ее удовлетворяют [от лица] дивана у таких подрядчиков.[1072] Нельзя описать, сколько улага [в виде] ослов ежегодно брали у ра’иятов, купцов и прочих и скольким тысячам ра’иятов ломали головы, руки и ноги. Ра’ияты постоянно блуждали, не зная что предпринять, за отнятыми [у них] под перевозку животными. Часть этих животных угоняли совсем и не возвращали, часть оставалась посреди дороги и подыхала, а ра’ияты отбивались от земледелия и работы. Когда государь ислама запретил сокольничим отбирать у людей голубей и кур и назначил доставку их за счет причитающегося на его собственную [домашнюю] птицу, он сказал: «Закон и ясак нужно поддерживать |S 672| в незначительных делах, дабы они удавались и двигались вперед, тогда по необходимости и большие дела пойдут. Ежели мы не сможем запретить отбирать голубей, то и запретить [брать] овец будет невозможно, а запрещение брать волов еще невозможнее». Посему он издал также указ, чтобы повсюду, где имеются голубиные башни, охотники безусловно силков не расставляли.
Из подобных этим прекрасных мероприятий и обилия сострадания, которое он имеет к людям, [из] забот об устранении злодеяний тиранов и преступлений зловредных людей, [из] соблюдения столь мелких обстоятельств, становится ясной и несомненной мудрость и совершенство, прекрасные душевные свойства и похвальный образ жизни, справедливость и правосудие этого справедливого государя, да здравствует он на вечные времена. Пусть в будущем живущие на свете изумляются таким делам, и да будут услышаны молитвы народа, которые он денно и нощно возносит за его державу!
Рассказ тридцать седьмой. Об упорядочении возделывания и устройства втуне лежащих земель
Путем исследования летописей и путем сравнения постигнутого разумом не остается скрыто, что никогда страны не были более опустошены, чем в эти годы, особенно те места, куда приходило монгольское войско, ибо со времени появления человека, ни одному государю не удалось покорить столько владений, сколько завоевал Чингиз-хан и его род, и столько народа, сколько они поубивали, никто не убил. То, что рассказывают о завоевании Александром многих стран, заключается в следующем. Он захватывал области и шел дальше и ни в одном месте не задерживался. Все местности, куда доходила молва об его приближении, быстро покорялись и подчинялись, вследствие его грозности и непреклонности. Жизнь его длилась тридцать шесть лет. На двадцать четвертом году он завоевал Иран и убил Дария. После этого он двенадцать лет воевал мир, и когда возвращался обратно, то скончался в пределах Вавилона. За эти двенадцать лет он захватил много стран, однако, поскольку он постоянно находился в пути и нигде не останавливался подолгу, они в его отсутствие опять восставали. Так как у него не было сына и потомства, царство не осталось за его родом, а он препоручил его диадохам,[1073] как об этом излагается в летописи о нем. Наоборот — Чингиз-хан. Он завоевывал не спеша и все всегда оставалось ему послушным и покорным. Его сыновья и потомки сохранили [завоеванное], прибрали к рукам и, как известно, сверх того покорили еще много стран. Во время завоевания владений [население] больших многолюдных городов и обширных областей до того подвергали избиению, что редко кто-либо оставался [в живых], подобно тому как было в Балхе, Шабургане, Таликане, Мерве, Серахсе, Герате, Туркестане, Рее, Хамадане, Куме, Исфагане, Мераге, Ардебиле, Берда‛, Гяндже, Багдаде, Мавсиле, Ирбиле и большей части областей, принадлежащих этим городам. В некоторых областях, вследствие того, что они были окраинами и по ним часто проходили войска, жители совершенно были перебиты или разбежались, и земли остались лежать втуне, вроде областей Уйгурии и прочих областей, ставших рубежом между кааном и Кайду, некоторых областей между Дербентом и Ширваном и части Абулустана, как Харран, Руха, Сарудж, Ракка и множество городов по эту и по ту сторону Ефрата, которые все разорены и брошены. А то, что пришло в запустение вследствие резни в других областях, вроде опустошенных земель Багдада и Азербайджана или разрушенных городов и деревень Туркестана, Иранской земли и Рума, которых люди воочию видят, это больше того, чему можно было бы указать границы. В общем, если произвести относительное сравнение, то окажется, что только одна десятая часть владений находится в цветущем состоянии, а все остальное в запустении. В последние времена никто совершенно и не желал привести его в благоустроенный вид. Если же изредка из любви к этому и начинали возводить здания в некоторых местах, подобно тому как Хулагу-хан, Абага-хан, Аргун-хан и Гейхату хотели выстроить несколько дворцов в Аладаге, Урмии, Сугурлуке, Седжасе, Хучане, Зенджане и Сарай-Мансурийе в Арране, привести в цветущий вид земли, или построить |S 678| какой-нибудь базар или город и его заселить, или провести оросительный проток, то из-за этого множество областей разорялось еще пуще, расходовались несметные средства и принудительно сгоняли множество ра’иятов из других областей на трудовую повинность.[1074] Но ни одно из мест не стало благоустроенным и [стройки] не доведены до конца, как мы сами воочию видим. Ясно, что если бы даже эти стройки были закончены, какое они составили бы [незначительное] количество, в сравнении с опустошенностью областей.