Бенедиктов вынул из шкафа ящичек, похожий на пенал, и протянул Опрятину. Опрятин взглянул и…
— Ах, черт! — воскликнул он, вскакивая. — Те же буквы…
На крышке была гравировка:
«А М D G».
Ниже — изображение маленькой короны, еще ниже — буквы помельче:
«Jdм».
Опрятин прошелся по кабинету. Шаги его звучали четко, как удары молотка.
— Что случилось? — спросил Бенедиктов, поворачивая голову вслед за Опрятиным. — Чего вы всполошились?
— Нет, ничего. — Опрятин уселся в кресло и снова принялся разглядывать ящичек. — Что означают эти буквы?
— Верхние четыре — начальные буквы девиза иезуитов. Забыл, что именно. Нижние три — неизвестно, что означают. Вряд ли это имеет отношение к научной проблеме.
Опрятин погрузился в раздумье.
— Вот что, — вдруг рассердился Бенедиктов: — если вы пришли для того, чтобы глубокомысленно молчать, то…
— Не торопитесь, Анатолий Петрович. Характерец у вас… — Он положил ящичек на стол и поднялся. — Ну ладно. Давайте, чтобы не терять времени, поставим начальный опыт. Когда вы в тот раз описали ваш генератор, мне пришла в голову одна идейка. Вам завезли сегодня чемодан с приборами?
— Завезли. Между прочим: не вы ли присылали ко мне раньше этого типа со зверской рожей? Под видом монтера.
— Что вы, Анатолий Петрович? Это мой лаборант. Весьма полезный и, я бы сказал, приятный мужчина. Надеюсь, вы измените свое отношение к нему… Помогите мне убрать аквариум. А столик — сюда, ближе к генератору.
Опрятин принялся собирать аппаратуру.
— Может быть, вы предварительно посвятите меня? — сказал Бенедиктов.
— Безусловно. Я предлагаю начать с минимальной поверхности — с острия.
Опрятин раскрыл футляр и вынул металлическую державку, снабженную длинной, хорошо отполированной иглой.
— Конечно, — сказал он, — кончику этой иглы далеко до пчелиного жала. Жало имеет острие, закругленное на конце радиусом в одну миллионную часть миллиметра. Приложите к такому острию силу всего в один миллиграмм, и давление его кончика на прокалываемое вещество составит около трехсот тонн на квадратный сантиметр. Представляете себе? А стальная игла в руках человека дает укол с давлением около четырех тонн. Впрочем, в иглах вы, кажется, разбираетесь…
— Что это значит? — хмуро сказал Бенедиктов.
— Виноват, просто к слову пришлось. — Опрятин устремил на биофизика немигающий взгляд. — Итак: с кончиком иглы нам легче справиться, чем с крупной массой вещества, согласны?
Он коротко изложил методику опыта.
На столике, под бинокулярной лупой, была собрана установка. Державка с иглой теперь помещалась в струбцине с микрометрическим винтом так, что острие иглы было подведено к стальному кубику. Все это помещалось в спирали между параллельными обкладками и было заключено в толстостенный стеклянный сосуд. Маленький моторчик через ряд зубчатых передач мог очень медленно вращать микрометрический винт, упирая острие иглы в кубик. В стекло были впаяны выводы проводов, соединяющих установку с электростатической машиной и генератором Бенедиктова.
— Посмотрим, на что годится ваш генератор, — сказал Опрятин. — Ну, начали. Попробуем воздействовать электрическим полем на внутренние связи вещества этого кубика.
Бенедиктов включил мотор, и диск электростатической машины с тихим жужжанием завертелся.
— Генератор! — скомандовал Опрятин.
Щелкнул тумблер. В стеклянном сосуде моторчик медленно-медленно вращал микрометрический винт, подводя острие иглы к кубику.
Опрятин и Бенедиктов прильнули к стеклам бинокуляра.
Звякнул звоночек: острие вошло в контакт с кубиком. Включились самописцы. Острие продолжало двигаться, вонзаясь в металл. Но чувствительные приборы не показали усилия… Игла входила в стальной кубик, не встречая сопротивления!
Это длилось один момент.
В следующий миг какая-то сила отбросила Опрятина и Бенедиктова к стене. Стеклянная камера со звоном разлетелась вдребезги…
Бенедиктов огляделся. Он был ошеломлен. Не померещилось ли ему это?…
Опрятин поднимался с пола. Лицо его было бледно, со лба стекала тонкая струйка крови. Он взглянул на Бенедиктова — и вдруг засмеялся, закинув голову и выпятив костистый подбородок.
«Тронулся, что ли?» — тревожно подумал Анатолий Петрович.
— Кубик! — хрипло сказал Опрятин, оборвав смех.