Чрезвычайная Государственная Комиссия по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников.
(СБОРНИК МАТЕРИАЛОВ)
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
Союзом Обществ Красного Креста и Красного Полумесяца СССР отправлена в Женеву Международному Комитету Красного Креста следующая телеграмма:
«Союз Обществ Красного Креста и Красного Полумесяца СССР, заявляет решительный протест против неоднократных бомбардировок санитарных формирований и учреждений вторгнувшимися на территорию СССР немецкими войсками. С 22 по 28 июня немецкие бомбардировщики атаковали и разрушили госпитали в городах Гродно, Лиде, Минске, Смоленске. Они подвергли также бомбардировке с воздуха санитарный поезд в гор. Львове и целый ряд полевых санитарных учреждений, несмотря на ясное обозначение и видимость отличительных знаков, установленных женевской конвенцией[2] для этих учреждений. При бомбардировке пострадали медицинский персонал, раненые и больные, находившиеся па излечении в госпиталях».
Война дело жестокое. Это ясно. Однако ни один нормальный человек не скажет, что война не имеет своих законов этики и милосердия. Раненый противник достоин такой же медицинской помощи, что и свой. Издевательства над безоружным недопустимы. Таким издавна был закон войны, и все народы, ведшие войны, всегда придерживались его, считая бесчестьем грубое отношение к раненому противнику.
Но мы не зря называем фашистов убийцами, варварами, людоедами.
Вот безыскусственный рассказ младшего сержанта тов. Тищенко.
«Тяжело раненый, я оказался на опушке леса. Дальше двигаться не мог. Кровь, не переставая, сочилась из моей раны. Я свалился в канаву, заросшую густым кустарником. Недалеко от меня лежало несколько раненых и убитых бойцов. Я вглядывался из-за кустарника в местность. Бой утихал. Вдали показались несколько немецких солдат. Они шли по направлению к нам. Я лежал в канаве, ожидая приближения врагов. Вот они подошли совсем близко. Заметив на земле наших бойцов, они явно испугались и метнулись назад, но, убедившись, что перед ними раненые и убитые, снова приобрели утерянное спокойствие. У каждого из них на поясе висел нож. Это были обыкновенные финки — оружие финских белогвардейцев.
Сначала они остановились возле убитого красноармейца, толкнули его ногами, потом все трое вонзили ему в тело ножи. Как заправские разбойники, они равнодушно вытерли листьями кровь с ножей и направились к другой жертве.
Рядом лежал младший командир. Он был ранен в живот и тихо стонал. Звери нагнулись над ним, и один из них стал колоть ножом глаза младшего командира. Я услышал его крик. Потом все смолкло.
Как много бы я отдал, если бы мог подняться и застрелить этих собак, но у меня не осталось ни одного патрона.
Разбойникам понравились новые сапоги, и они стали стаскивать их с его ног.
Теперь они приближались ко мне. Перед этим они обшарили еще нескольких убитых и прокололи глаза трем раненым товарищам. Я лежал на дне канавы, притворившись мертвым. Где-то близко раздалось несколько выстрелов, и банда фашистов, сразу утратив свою непринужденность, бросилась бежать. Это меня и спасло. Я решил во что бы то ни стало вырваться отсюда. Я полз на четвереньках в высокой траве. Кровь, не переставая, сочилась из раны. Последние силы оставляли меня. Одна лишь мысль поддерживала во мне силу и бодрость: «Лучше смерть, только не плен!»
Вскоре показались наши бойцы. Они меня подобрали и доставили в санитарную часть. Сейчас я нахожусь в госпитале. Уверен, что быстро поправлюсь и снова вернусь к своим товарищам на поле сражения.
Я отомщу гитлеровским бандитам. Они расплатятся за все!».
Дикие звери вырвались из-за ограды. Они режут ножами убитых! Они выкалывают глаза раненым!
Разъяренный хищник в приступе бешенства тоже способен увечить человека. Зверство — не признак силы и уверенности. Зверство — жест отчаяния.
«Не можем победить силою, так хоть наведем ужас, смятение, заставим испугаться нас, как людоедов», — вот что думают эти стервятники, занося ножи над нашими ранеными бойцами.
За каждую рану, нанесенную нашему раненому, мы возьмем десятки вражеских жизней. Не смятение, но ярость, ненависть, лютая ненависть охватит наш народ, когда он узнает о палаческих действиях гитлеровских извергов. И со зверями мы заговорим, как они того заслуживают, — языком народной ярости, не знающей предела.
Смерть врагам!
П. ПАВЛЕНКО.
Рассказ военврача 3-го ранга Г.А. Иванченко
Мне довелось видеть немало зверств немецких фашистов, от которых стынет кровь в жилах. На станции С. гитлеровцы сожгли госпиталь, в местечке Рудня они разрушили бомбами детский дом. И сейчас еще у меня перед глазами трупы семидесяти женщин и детей, залитых кровью, обезображенных, с оторванными руками. Но то, что совершили немецкие палачи над ранеными красноармейцами нашей части, не поддается описанию.
Бой начался в 6 часов утра. Наша часть, несмотря на сильный огонь врага, упорно отстаивала позиции у деревни И. Не имея помещения для госпиталя, мы перевезли раненых на опушку леса, и я приступил к операции бойца, раненого разрывной пулей. Мне помогала одна из санитарок, семнадцатилетняя Валя Бойко.
Неожиданно к опушке пробилась рота немцев и открыла по госпиталю огонь из винтовок и автоматов. Пули косили раненых, поднимавших головы с повозок. «Здесь шпиталь, шпиталь!» — громко закричал я. Фашистские негодяи отчетливо слышали мой голос, ясно видели, что это госпиталь, но и не подумали прекратить бешеную стрельбу.
Окружив повозки, немцы кинулись обыскивать раненых, выворачивали их карманы, вытаскивали деньги, часы, носовые платки — все, что попадалось. Когда солдаты закончили грабеж, офицер приказал раненым подняться и положить руки на головы. Раненый в руку красноармеец Шаламов, которому я всего за час до этого сделал операцию, не мог, конечно, поднять руки. Очкастый фашист в форме офицера с красным крестом на воротнике в упор выстрелил в Шаламова. Пуля пробила ему плечо, кровь залила всю гимнастерку. Тотчас я подбежал к бойцу и начал перевязывать его. Немецкий фельдшер ударил меня прикладом.
— Вы же фельдшер, — вскричал я вне себя от негодования, по-немецки. — Зачем вы воюете с ранеными?
Вместо ответа он еще раз ударил меня прикладом, и я упал.
К моей славной помощнице, санитарке Вале Бойко, подскочили двое солдат. Они обыскали ее и подвели к фельдшеру. Тот спросил что-то. Маленькая санитарка спокойно взглянула в перекошенное злобой лицо врага и промолчала. Фельдшер повторил вопрос: кто из раненых — командиры. Девушка отрицательно покачала головой. Тогда немец, отвратительно ругаясь, приставил винтовку к ее груди. Девушка разжала губы и плюнула мерзавцу в лицо. Немедленно раздался выстрел. Так погибла замечательная советская патриотка, чей светлый образ я навсегда сохраню в своей памяти.
Гитлеровский ублюдок в чине фельдшера продолжал издеваться над ранеными бойцами и командирами. Он ходил от повозки к повозке и прикладом избивал раненых, стараясь угодить по самому больному месту. Ударом приклада он раздробил череп тяжело раненому в голову лейтенанту Дилееву. Лежавший рядом с Дилеевым красноармеец Азимов попытался помочь лейтенанту. Фельдшер-палач в упор застрелил красноармейца.
Не знаю, сколько еще продолжалась бы дикая расправа гитлеровских головорезов над ранеными. Но тут невдалеке раздалось «ура». Группа наших бойцов подошла на выручку госпиталя. Фашисты открыли огонь из автоматов и минометов, однако долго стрелять им не пришлось. Выскочивший из-за кустов ездовый[5] Молчанов навалился на минометчика, выхватил у него штык и всадил ему в спину. С этим же штыком отважный ездовый ринулся на офицера и заколол его. Увидя, что офицер убит, немцы поспешно подняли руки. Поднял руки фельдшер-палач. Он упал на колени и молил о пощаде. Он был жалок и мерзок в эту минуту — убийца и трус.
2
Советский Союз, так же как и Германия, подписал Конвенцию об улучшении участи раненых и больных в действующих армиях, принятую на конференции в Женеве, 27 июля 1929 года.