- Потерялся Санников-младший, как сквозь землю провалился. - Уточнил Аркадий. - С того самого дня как ушел в тайгу, чтоб наказать зверя, его больше никто не видел. -
Седок повернулся ко мне и сказал, что ехать осталось недолго и уже на месте, он мне всё объяснит, расскажет подробно о загадочной семье Санниковых.
Действительно, вскоре лошади вышли на большую поляну и по её виду, стало ясно, что здесь когда-то была заимка. Вокруг недостроенного омшаника, его стены без крыши виднелись неподалёку, успели подняться молоденькие осинки да березки, они частично скрывали почерневший от дождей сруб. Такой же буйный молодняк наступал на бывшие пашни и пастбища.
- Скосить бы надо весь бурьян, - обвел рукой Санниковские угодья Аркадий, - а то через пару лет, ульи негде будет ставить. -
Мы спешились на краю поляны. Проводник продолжил свой рассказ о бывших жителях заброшенного таежного местечка.
- Один дом, в котором жила молодая семья Санниковых, бабы, уже оставшиеся без мужиков, перевезли в деревню, а стариковский до сих пор стоит у леса. - Он показал мне на ветхую, покосившуюся избу, выглядывающую из буйных зарослей кустарника и трав.
- Дом почти развалился, его можешь не смотреть, - твердо заявил проводник. - Для пчеловода новый рубить придется, а в старом, инвентарь хранить можно будет, крышу отремонтировать и готов склад. -
Он помолчал какое-то время, пристально всматриваясь в стены омшаника, и добавил.
- Только все равно здесь жить никто не согласиться. - Сказал так, а сам засуетился вокруг лошадей, ещё заметней занервничал мой напарник по командировке.
- Как это никто не будет жить? - возмутился я, чувствуя, что за этими словами опытного таёжника, по-прежнему скрывается какая-то тайна. - Место вполне подходит для стандартной пасеки и зимовник для пчел почти срублен? - Побуждал я Аркадия на дальнейший рассказ.
- В том-то и дело, что почти срублен, да только брошен по важной причине. Давай лошадей надёжней привяжем, а то ещё домой пешком придется идти, - посоветовал он приказным тоном. - За недоуздок привязывай коня, а узду к седлу прикрепи. - От Аркашкиных слов, у меня по спине пробежал предательский холодок страха. Я пока не знал, чего боятся в этом месте кроме зверя и поэтому спросил как можно равнодушней.
- Думаешь, медведь где-то здесь прячется, за нами подглядывает? -
Мужчина пожал плечами и ответил.
- Я ничего такого не думаю. Всем известно, что в Карбояке давно уже не встречается медвежий след.
- Почему бы медведю не обосноваться здесь на лето? - Предположил я. - Сам же только что говорил, что много лет никто не живет на заимке. Даже сено перестали косить деревенские мужики. Смотри осинник, какой вымахал, его теперь с корнем надо рвать, иначе всё затянет через год-два. Борщевик вон стоит в руку толщиной, малина кругом. Медведю в самый раз здесь жировать, всё под лапой. -
Мы стояли и смотрели на сочную, никем не тронутую по всей поляне траву, чуть волнующуюся от легкого ветерка вокруг интересующего нас сруба.
- Медведи давно здесь не появляются. - Аркашка опять внимательно осмотрелся по сторонам, успокаивая вдруг встревожившихся лошадей. - С тех пор, как Санниковы стали жить на Карбояке, так медведи и ушли подальше от заимки. Мне ещё в детстве отец рассказывал, что боялся зверь не столько староверов, сколько "жуть", что с ними рядом обитала. Она и сейчас гнездиться здесь на своем прежнем месте, хоть и нет давно в живых мужиков. - Алтаец сказал это так, как будто упомянутая им "жуть", была страшным летающим существом. Он показал рукой в сторону строения и твердо определил.
- Видишь, все лето никто не подходил к зимовнику. Не любит народ сюда приходить, боится. Потому деревенские жители сено перестали косить, за дровами не ездят в эту сторону. Тут только Санниковы могли без страха хозяйствовать. - Он взял у меня из рук повод и предложил, стараясь выглядеть спокойным.
- Ты один осмотри омшаник. Определишь, пригоден ли к достройке, а я лошадей покараулю. - Иди! - Он махнул рукой в сторону сруба. - Только ничего не бойся, если вдруг что-то странное заметишь! - Предупредил он запоздало вдогонку.
Хотя, во мне уже поселилась тревога, я браво зашагал к постройке, заявив, что тут некого бояться, тем более что все было открыто как на ладони. Раздвигая бурьян, я шел к срубу, но слова Аркашки сделали свое дело. Со мной происходило нечто, перемешавшее во мне страх и любопытство, больше того, пугающая звенящая тишина заткнула мне уши. Я даже оглянулся, чтобы посмотреть, не говорит ли мне что-то проводник? Так и дошел, не слыша своих шагов до стен зимовника. Помню, остановился, потянул за макушку какую-то жесткую травинку, она лопнула, возвращая мне слух. Я снова посмотрел на Аркадия, он успел отвязать мою лошадь и уходил подальше от места спешивания, уводя животных в тень. Я прошел ещё несколько шагов в сторону дверного проема, вновь посмотрел на проводника, теперь он привязывал моего мерина к дереву, его конь в это время тревожно смотрел в мою сторону, ноздри его нервно раздувались и я заметил, как блеснули его зубы. Наконец я заглянул внутрь сруба. Зрелище было странным и жутким. Земля во всём помещении до самых стен была совершенно голая и утрамбована так плотно, что блестела ровной поверхностью. Посередине этой площадки, лежал кусок широченной доски, она не прикрывала полностью зияющую чернотой яму. Я успокаивал себя мысленно, что боятся нечего, хотя зрелище утоптанного земляного пола на фоне окружающей сочной зелени, и прикрытой норы, навеивало страх. Я не ступил на эту землю, отпрянул от входа и сам не знаю, почему вернулся к лошадям. Двигаясь в обратном направлении, я вспомнил жуткую историю, произошедшую со мной во время производственной практики два года назад. Практику я отрабатывал на пасеке совхоза "Бородинский" у передового совхозного пчеловода Ивана Федоровича. На шестой день моей практики на пасеку приехал на телеге деревенский мужик. Я с интересом наблюдал, как гость вежливо с поклоном поздоровался с пчеловодом. Они сели неподалёку от меня под навес и стали беседовать. Прибывший рассказал Ивану, что его корова тяжело заболела. Описал подробно признаки болезни и попросил Ивана Федоровича дать какого-нибудь лекарства для хворой бурёнки. Мне было удивительно осознавать, что хозяин скотины обратился не к ветеринару, а к пасечнику, который казалось бы, очень далёк со своими насекомыми от животных? Я припомнил в этот момент рассказ Писателя Афанасьева. А, в котором такой же пасечник просит у вызванного заговором демона зельё для больной скотины. Между тем события начали развиваться именно по сценарию Афанасьевской сказки. Иван Федорович велел мужику подождать, а сам, прихватив ковшик, которым обычно черпал мёд, спустился в омшаник. Прошло минут десять, пятнадцать - пчеловод не появлялся. Мужчина стал терять терпение, подошел к приоткрытой двери зимовника и посмотрел через щель вовнутрь. Заглянув, он в то же мгновение отпрянул испуганно, и ничего не объясняя мне, бросился к своей телеге, развернул лошадь и погнал её вон от пасеки. Иван Федорович по-прежнему не появлялся и теперь уже я решил посмотреть, что же так напугало нашего гостя? То, что я увидел, привело меня в неописуемый ужас! Иван стоял у бочонка с медом спиной к входу и протягивал страшному существу ковш. Я не знаю, как выглядят бесы или черти, но эта сущность была устрашающей на вид. Кривые толстые ноги её заканчивались копытами, по которым бил длинный упругий хвост. На голове монстра красовались довольно крупные козлиные рога. Всё тело демона было покрыто густой шерстью. Короче бес выглядел точно так же, как его описывает Афанасьев. Тварь не спеша лизала мед из ковша и при этом что-то глухо бубнила. Возможно, говорил Иван, а сущность только слушала его? Я не стал дожидаться, когда меня заметят эти двое и быстро отбежал от зимовника. Вскоре появился пасечник. Он искренне удивился тому, что гость не дождался, когда он принесёт лекарство. Я Ивану Федоровичу ничего не рассказал о нашем подглядывании, но мне кажется, он всё же сам догадался о причине побега мужика. Я прожил на пасеке ещё три дня, но за это время ни одного раза не спустился в омшаник. Когда я уходил с пасеки, Иван Федорович велел мне отнести сбежавшему мужчине банку с лекарством. Мед в склянке превратился в желтоватую жидкость, в которой плавали кусочки какого-то вещества тёмно коричневого цвета?