– А тараканы, должен вам сказать, Корнелий Иванович, не менее живучи, чем бюрократы.
– Что же вы предлагаете? – спросил Белосельский.
– Я предлагаю задуматься. В чем сила бюрократа?… Ну? Ну?
Друзья задумались.
– В связях, – сказал наконец Белосельский.
– В нежелании заниматься делом, – сказал Удалов.
– Все это правильно, но не это главное. Объективная сила бюрократии заключается в том, что она владеет бумагой. А бумага, в свою очередь, имеет в нашем обществе магическую силу. Особенно если она снабжена подписью и печатью. При взгляде на такую бумагу самые смелые люди теряют присутствие духа, цветы засыхают, заводы останавливаются, поезда сталкиваются с самолетами, писатели вместо хороших книг пишут нужные книги, художники изображают на холстах сцены коллективного восторга, миллионы людей покорно снимаются с насиженных мест и отправляются в теплушках, куда велит бумага…
– Понял, – перебил профессора Удалов. – Нужно запретить учить будущих бюрократов читать и писать. Оставим их неграмотными!
– Они уже грамотные, – сказал Белосельский.
А Минц добавил:
– К тому же бюрократами не рождаются. Ими становятся. И опять же по велению бумаги. Потому я предлагаю лишить нашу бюрократию бумаги!
– Как так лишить? – удивился Белосельский.
– Физически. Не давать им больше бумаги. А не будет бумаги, им не на чем будет писать инструкции и запреты, а вам не на чем будет составлять для них отчетность.
– Но как?
– Вы не можете закрыть все учреждения, вы не можете выгнать бюрократов на улицу. Но в вашей власти отказать им в бумаге. Вся власть Советам!
Слова мудрого Льва Христофоровича запали Белосельскому в душу. Не сразу, а собрав вокруг себя сторонников, обдумав процедуру, он издал указ, радостно встреченный всем населением:
"Отныне и навсегда ни одно учреждение города Великий Гусляр не имеет права держать в своих стенах никакой бумаги, кроме туалетной и предназначенной для написания заявления об уходе (по листку на каждого чиновника)".
Мы не будем описывать здесь, как сложно было перекрыть доступ бумаге в учреждения и конторы, как хитрили и изворачивались руководители этих контор, как пришлось ставить добровольцев на городских заставах, чтобы пресечь контрабанду бумаги из области и даже из Москвы. Но если народ решил, то народ справится!
Бумажный поток был перекрыт. Город вздохнул свободно. Бравые патрули перехватывали врывающийся в город поток бумаг и тут же сдавали в макулатуру. Уже через две недели на эту макулатуру каждый житель города получил по книге Дюма и собранию сочинений писателя Пикуля.
С каким наслаждением шел утром на работу Корнелий Удалов, а также все его сограждане! Они были уверены, что никто не будет отвлекать их от созидательного труда. И производительность этого труда резко возросла.
Учреждения затаились. В их недрах шли бесконечные совещания, но так как протоколы приходилось вести на туалетной бумаге, они оказывались недолговечными и наутро приходилось совещание повторять, так как совещание, не оформленное протоколом, считается недействительным.
Удалов с Белосельским со дня на день ждали светлого момента, когда откроются двери Горснаба, Горстата, Горотчета, Горпромпроса, Горплана и других контор, и оттуда выйдут сотрудники и сотрудницы, чтобы сдаться на милость победителей и перейти к станкам, больничным койкам, классным доскам и прочим местам, где так не хватает людей. Но двери не открывались.
Прошла неделя. И вдруг Удалов, проходя по Пушкинской, увидел скромное объявление. Оно звучало так: "Горотчету на постоянную работу требуются каменщики, ткачи, вышивальщики, граверы и чеканщики. Оплата по ставкам ведущих экономистов, тринадцатая зарплата гарантирована".
Сердце тревожно забилось. И еще тревожней стало Удалову, когда он на следующей улице увидел такое же объявление, вывешенное Горпромпланом.
Худшие подозрения Удалова подтвердились в тот же день. Примерно за час до обеда к нему в контору вошли три дюжих молодца. Они волокли большую гранитную плиту. На плите были тщательно выбиты буквы.
ИНСТРУКЦИЯ
по учету использованной арматуры в пересчете
на погонные мэтры и кубические сантиметры. Для служебного пользования.
Срочно.
Ответ предоставить в течение 24 часов под личную ответственность.
Молодцы поставили плиту к стене. Солнце, заглянувшее а комнату, осветило своими теплыми лучами глубоко выбитые строчки.
– Распишитесь в получении, – сказал один из молодцев, притягивая Удалову медный лист и молоток с долотом. – Вот тут выбейте свою фамилию.
До обеда Удалов выбивал по меди свою фамилию. А из соседних фабрик, контор, магазинов и учебных заведений ответно постукивали молотки – руководители и директора расписывались в получении инструкций.
Вместо обеда Удалое кинулся к Белосельскому.
Тот был в трауре. Стены его кабинета были заставлены разного размера каменными плитами, медными и железными листами, на столе лежали грудой шелковые и хлопчатобумажные свитки с вышитыми на них запросами, жалобами, анкетами и рекомендациями.
Посреди кабинета стоял профессор Минц и сдержанно улыбался.
– Ну что вы улыбаетесь! – завопил Удалов с порога. – Они нас победили! Лучше я буду расписываться на бумаге, чем как египетский раб выбивать свою фамилию на твердых предметах.
– Не падайте духом, Корнелий, – произнес Лев Христофорович. – И вы не падайте, товарищ Белосельский. Враг пошел на последние, крайние меры. Значит, он слабеет.
– Да вы посмотрите в окно, – сказал Николай. – Отсюда видно – они беспрерывно куют и вышивают! Они все при деле! Они расширяют штаты.
– А мы хитрее, – сказал Минц. – На прошлом заседании вы отказали в создании кооператива гранильщиков, кооператива вышивальщиц, артели чеканщиков?
– Мы не отказали. Мы перенесли вопрос на будущее, потому что не были подготовлены нужные бумаги.
– Вот именно! Бумаги! А теперь у нас нет бумаг!
– А как же…
– И ты туда же, Коля? – строго спросил Удалов.
Лицо Белосельского озарила лукавая усмешка.
– Верочка! – позвал он секретаршу. – Вы можете вызвать ко мне председателей всех кооперативов? Сейчас. Спасибо.
Через час, без единой бумаги, оперативно и решительно в города были организованы кооперативы чеканщиков, гранильщиков, каменщиков, вышивальщиц и прочие добровольные организации, готовые внести свой вклад в развитие экономики и заработать при этом больше, чем могли заплатить городские учреждения, даме с учетом тринадцатой зарплаты.
Бюрократия лишилась рабочих рук.
Прошло еще пять дней. Жизнь в городе текла спокойно. Новых инструкций не появлялось.
Утром во вторник Удалов сказал жене Ксении:
– Ксюша, наша титаническая борьба с бюрократией кончилась в нашу пользу. Бюрократия потерпела поражение!
И тут из другой комнаты вышел сын Удалова, подросток Максимка.
– Папа, – сказал он, – мы в поход не пойдем.
– Почему же? – удивился Корнелий. – Ты же так готовился.
– Вчера приходил к нам один дядя из Горпромплана и всем нам предложил заработать.
– Вам? На каникулах?
– Папа, – сказал Максимка, – ты совершенно не следишь за дискуссиями о просвещении. Пора наконец приблизить школу к жизни. Наше образование находится в критическом положении. Я не хочу быть недорослем! Мой сверстник в Соединенных Штатах зарабатывает на каникулах сотни и даже тысячи долларов, разнося молоко и газеты!
– Остановись! – закричал Удалов. – Все стали образованные! Иди, зарабатывай. Но честным трудом!
– Я понял, папа, – сказал Максимка, – если мне предложат что-то бесчестное, я откажусь, даже если на эти деньги я мог бы купить мотороллер.
Вечером они встретились с сыном за ужином.
– Ну и что, сынок? – спросил Удалов.
– Очень интересная идея, – ответил Максимка. – Все мы будем работать курьерами.
Удалов искренне рассмеялся.
– Какими же вы будете курьерами, если бумаг нету?
– А мы и будем бумагами, – ответил сын. – Каждый из нас получает номер. Я, например, исходящий 18 – 24 от 14 июня. Состою из шестидесяти пунктов и завтра с утра направляюсь в область.