– Папа, – сказал он, – мы в поход не пойдем.
– Почему же? – удивился Корнелий. – Ты же так готовился.
– Вчера приходил к нам один дядя из Горпромплана и всем нам предложил заработать.
– Вам? На каникулах?
– Папа, – сказал Максимка, – ты совершенно не следишь за дискуссиями о просвещении. Пора наконец приблизить школу к жизни. Наше образование находится в критическом положении. Я не хочу быть недорослем! Мой сверстник в Соединенных Штатах зарабатывает на каникулах сотни и даже тысячи долларов, разнося молоко и газеты!
– Остановись! – закричал Удалов. – Все стали образованные! Иди, зарабатывай. Но честным трудом!
– Я понял, папа, – сказал Максимка, – если мне предложат что-то бесчестное, я откажусь, даже если на эти деньги я мог бы купить мотороллер.
Вечером они встретились с сыном за ужином.
– Ну и что, сынок? – спросил Удалов.
– Очень интересная идея, – ответил Максимка. – Все мы будем работать курьерами.
Удалов искренне рассмеялся.
– Какими же вы будете курьерами, если бумаг нету?
– А мы и будем бумагами, – ответил сын. – Каждый из нас получает номер. Я, например, исходящий 18 – 24 от 14 июня. Состою из шестидесяти пунктов и завтра с утра направляюсь в область.
– Не выйдет, – ответил Удалов, все еще не в силах поверить в дьявольскую выдумку Горпромплана. – Ты не запомнишь все пункты.
– Запомню, – улыбнулся подросток.
Он вытащил из кармана длинную тонкую веревку, от которой отходили короткие веревочки с множеством узелков.
– Письмо туземцев майя, – пояснил он отцу. – Докладывая мое содержание, я пользуюсь этим письмом как подсказкой. Показать?
– Ну… – неуверенно сказал Удалов.
Максимка встал в позу, потянул пальцами конец веревки и монотонно заговорил:
– Исходящий 18 – 24 от 14 июня. В областное управление Главпромпланстройкомплекта заместителю подзаведующего сектором вторичного учета товарищу Богаткину Гы Мы…
– Хватит, – махнул рукой Удалов. – Сдаюсь. Боюсь только, что они там тебя заприходуют, пришьют к делу, положат на полку и забудут покормить.
Сын только отмахнулся. Он ходил по комнате, перебирал пальцами веревочки и тихо бубнил.
Наутро Удалов, проходя мимо открытых окон Горучетинспекции, услышал доносящееся оттуда бормотание. Он остановился, заглянул внутрь. Перед начальственным столом стояла девчушка лет десяти и послушно повторяла за начснабом Лапкиным, которого Удалов давно знал: "Пункт третий: поручить руководителям нижних управленческих звеньев… Не упадочнических, а управленческих, девочка! Если не запомнишь до обеда, мы с тобой лишимся компота".
На автобусной остановке в ожидании машины в область томилось два десятка школьников с веревочками в руках…
Трое юношей и первоклассник в очках ждали Удалова в конторе. Они были вежливы, но настойчивы. Удалову пришлось выслушать их тексты и послания соответствующих организаций. Затем Удалов покорно спросил:
– А где расписываться? В получении?
– Если есть круглая печать, – ответил один из ходячих документов, – ставьте мне на лоб.
– На лоб?
– Разумеется, чтобы видно было.
Удалов улыбнулся. Он достал из стола круглую печать, густо намазал ее чернилами и злорадно припечатал круглые лобики детей.
– Пускай теперь вас папы с мамами отмывают! – сказал он. Но когда подошел к очкастому первокласснику, рука его не поднялась:
– А еще куда можно? – спросил он.
Мальчик протянул ему ладошку. И Удалов припечатал ладошку.
Весь день по городу шастали входящие и исходящие. У некоторых детишек на лобиках стояло уже по три-четыре печати. А на щеках были подписи фломастерами.
Удалов перестал улыбаться.
А когда вечером вернулся из города усталый Максимка, лоб и щеки которого были густо разукрашены штампами и печатями, он собственноручно, несмотря на громкие вопли мальчика, который лишался честно заработанных денег, отмыл его в ванной так, что разве что кожа не слезла.
Впрочем, эта же сцена повторилась во многих домах, что сильно обесценило детей в качестве документов.
А на следующий день после короткого и бурного совещания в Гордоме все дети города были отправлены в палаточный лесной городок, который мгновенно выстроили родители.
– Ну вот, вроде и все, – сказал Удалов еще через день. Ему только что позвонил Коля Белосельский, который сообщил, что к нему прорвались курьеры из области. Один принес инструкцию, вырезанную из березовых листьев, второй прямо в кабинете снял майку и показал письмо, написанное на его животе. Следовательно, в других городах и даже в области почин великогуслярцев был подхвачен.
– Титаническая борьба подошла к концу, – сказал Удалов жене, уходя на службу.
– Ты мне это уже говорил, – ответила Ксения. – Погоди, они еще не сдались.
Удалов только отмахнулся от пророческих слов супруги.
Светило солнце, пели птицы, впереди гудели автомобили.
На центральной площади города, обширной и заасфальтированной, что-то происходило.
Машины и автобусы, которые намеревались было пересечь площадь, вынуждены были остановиться.
Туда, на площадь, чиновники из различных учреждений, здания которых и окружали площадь, выносили свои столы. Сотни столов, тысячи столов…
Руководители учреждений и контор, руководствуясь планчиками, нарисованными на клочках туалетной бумаги, указывали, где ставить столы.
Удалов остановился на краю площади среди зевак, стараясь понять, что же замыслила гибнущая бюрократия.
Постепенно стал вырисовываться рисунок, согласно которому устанавливались столы. В сумме они составили три громадные буквы: "SOS" Затем по команде сотрудники уселись за столы и стали смотреть в небо.
Удалов тоже посмотрел в небо. Небо было голубым и пустым.
– Чего вы хотите? – спросил он у ближайшего чиновника.
– Нам не объясняли, – ответил тот. – Сказали, чтобы сидеть и ждать. Начальству виднее.
Начальство с Удаловым разговаривать не стало.
Удалов поднялся к Белосельскому. Белосельский был встревожен. Они стояли у окна, и буквы "505" были отлично видны.
Подошел Минц.
– Глупо, – сказал он. – Если они надеются на область, то там идут те же процессы.
– Знаю, – сказал Белосельский. – По всей стране идут процессы. Но все равно на сердце тревожно.
И в этот момент сверху послышался ровный нарастающий гул.
Темные быстрые тени мелькнули над площадью.
Одна за другой между буквами тревожного послания опускались летающие тарелочки. На них были опознавательные знаки, которые были Удалову знакомы,
– Эта с Альдебарана, – сказал он, глядя, как открывается люк и из первой тарелочки выходят трехногие зеленые пришельцы с портфелями. – А это с альфы Водолея.
Из второй тарелочки выползли крабовидные существа в черных костюмах.
Вот открываются люки в третьей, пятой, двадцатой тарелочках…
Один из пришельцев, крупного размера, с четырьмя щупальцами, вынул из-за пазухи микрофон, и его голос раскатился над площадью:
– Дорогие братья! Узнав о том, в каком катастрофическом положении вы находитесь, и увидев ваш сигнал бедствия, мы по зову сердец откликнулись на вашу беду. Мы, представители могучих организаций и учреждений Альдебарана, Сириуса, Паталипутры и многих других разумных миров, доставили нашу скромную помощь. Вы не одиноки, друзья и коллеги!
Под аплодисменты гуслярских чиновников пришельцы стали выносить из тарелочек толстые стопки бумаги, копирки, ксероксы, новенькие печатные машинки…
Чиновники смирно и деловито выстраивались в очередь, и каждый из них получил достаточно бумаги, чтобы завалить Удалова с головой.
– Да, – сказал Минц, – мы потерпели поражение.
– Титаническое поражение, – сказал Удалов.
Белосельский не выдержал. Он заплакал.
– Коля, – сказал Удалов, кладя руку на плечо другу. – Не падай духом. И на Альдебаране мы с тобой отыщем союзников.