Шеф (начиная вслушиваться) . Довольно свежие мысли!.. Так в чем же, собственно, ваша идея?
Изобретатель. Я имею в виду, босс, что нынешняя высокопроизводительная атомно-водородная война при всей своей мнимой свирепости крайне, я бы даже сказал — непозволительно гуманна… и прежде всего бессмысленна! Вы нажали кнопку — нет столицы противника, а ее население даже без особых болевых ощущений, потому что этак в девятнадцатую секунды, окажется на километровой высоте в виде розоватого вулканического облачка. Однако единовременно с вами нажмет кнопку и ваш компаньон по развлечению… И вот вы сами также плывете по небу в состоянии этакого газообразного пепелка, хе-хе!.. и даже не успев занести в дневничок свои попутные переживания. Кстати, вы слышали смешной анекдот про двух чудаков, которые со скуки съели по жабе за скромное взаимное вознаграждение, сколько помнится, в полсотни монет? Так вот, к концу года ожидается выпуск так называемых пакетных бомб, в один прием смывающих целые материки… но ведь это же коммерция безумия, босс!
Его собеседник угрожающе шевелится, переставляя предметы на столе.
Шеф. Э- э, позвольте-ка, как вас там… вы это, кажется, насчет так называемого разоружения?
Изобретатель. Наоборот, мистер Гровс! Если бы оно случилось, у вас-то еще хватило бы на первое время хлебных крошек в кармане — перебиться, а мне первому и сразу придется с голоду подыхать. Так вот, слушайте-ка меня поприлежней наконец, пока я не сбежал к вашему конкуренту…
Фу, жара какая!
Действительно, воздух почти раскален, как это бывает там накануне осени. Напрасно жужжат вентиляторы. Чрезвычайно своеобразной и лютой наружности изобретатель составляет себе из напитков на столике загадочную смесь, смотрит на просвет, сознательно терзая разбуженную любознательность шефа, потом пьет, созерцая в окне плывучий, из-за полуденной дымки, вид этих застылых стоэтажных кристаллов. У изобретателя хватает нахальства расстегнуть ворот рубашки, — тогда становится видна его грудь, заросшая черным волосом, как, верно, и все остальное тело.
Он продолжает, время от времени давясь хрипучим, металлическим, вроде как при переключении шестерен, смешком.
Изобретатель. Я говорю — напротив, босс. Раз в поколение хорошая потасовка только бодрит прогресс, но я предлагаю взамен бессмысленной концентрации грубой убойной силы применить более тонкие психологические воздействия. Пора освежить войну, вернуть ей былое мистическое величие, этот начисто утраченный ею апокалипсический ужас с его великолепной свитой из адских псов, ухмыляющихся скелетов и прочей замогильной чертовни, как это изображено во фламандском бреду у Брейгеля!.. Снова призвать на вооружение зубовный скрежет, первобытную щекотку страха, затрагивающего наиболее сокровенные биологические клавиши, этакое порабощающее волю смертное содрогание, трепет почти предельной боли, однако без спасительного летального исхода. Настало время, босс, ввести в обиход нечто поцелесообразнее этих ворчливых и разорительных грибов с сердитой шляпкой, черт бы их побрал, и вместе с тем нечто такое, чтоб человечество завизжало, как младенец на коленях у Вельзевула, босс! Я даже предвижу создание двусторонних психологических средств на манер липпинстоковских пилюль — с одной стороны, мобилизующих чувство самосохранения, а с другой — вызывающих физиологическое отвращение к собственному бытию… У-ху-ху, представляете себе современную мотодивизию, пораженную судорогой кровавой рвоты на марше? Надо только пошарить в исторических хрониках, — может, там и отыщется что-нибудь вроде великолепного белкового яда Борджиа или того знаменитого лейстеровского насморка…
Шеф. Да, это и вправду увлекательно… тут непочатый край работы. Вы истинный поэт, продолжайте же, прошу вас!
Изобретатель. Словом, отныне вам следует производить не падаль, не бесполезных калек, а прежде всего сумасшедших! Вообразите шествие танцующих в кровоточащих лохмотьях безумцев, которые своею грозной непоправимой немотой, х-ха, красноречивее расскажут о вашем могуществе, чем даже горы гниющих тел. Что-нибудь в духе византийского Василия Болгароктона, который отпустил на родину полтораста тысяч ослепленных им пленных… по десятку слепцов на поводыря! Словом, у меня уйма замыслов в голове и несоответственно мало возможностей!.. Для начала я могу предложить гибриды новых, гомерической отвратности и баснословной плодовитости насекомых, каких еще не бывало на свете… правда, в ограниченном количестве пока. При виде моих трехголовых жучков я и сам тороплюсь опустить глаза, чтоб не слишком расстраиваться. Я мог бы в трехмесячный срок наладить их серийное производство, в условиях гарантированного сбыта, разумеется… а пока угодно ли вам взглянуть на эти картинки?
Каковы милашки!
Слышен шелест бумаги и удовлетворенное кряканье шефа.
Тем временем в приемной собралось много служащих. Не спуская глаз с аппарата, они внимают чугунным перекатам изобретательского баса. Какая-то стенографистка тихонько плачет в углу, но вот пугается общего внимания и, улыбаясь, делает вид, что красит губы. В окне, несмотря на ясный день, в полную мощность световая реклама фирмы «Боулдер и K°».
Управляющий конторой (овладев собой) . Сейчас, по-видимому, последует заключение сделки. Приготовьте регистрационные бланки, мистер Мак-Кинли, а пока… (окончательно придя в себя) , кто дал вам разрешение покинуть свои рабочие места, господа?
Люди долго не могут опомниться от подслушанного ими проекта обновления войны.
И сразу небо как бы крепом затянулось в тот погожий денек, а заодно и радость назначенного на вечер обручения. Однако верный данному слову м-р Мак-Кинли по дороге домой покупает орхидейку в целлофановой упаковке: для избранницы! Дома он переодевается в парадный, неизменно черный костюм… и тут случайно прошедший под окном взвод солдат вызывает у него подобный удушью упадок решимости. Сдернув галстук с шеи, он валится в кровать, впрочем не спуская глаз с фотографии улыбающейся мисс Беттл.
— Вот уже третий раз вы поступаете со мной нехорошо, мистер Мак-Кинли, — говорит мисс Беттл из своей рамочки, скорее грустно, чем с упреком.
Мистер Мак-Кинли закрывает глаза, чтоб не видеть.
— Я вас дожидаюсь на углу целых восемь минут, а вы еще не выезжали из дому… Конечно, в моем возрасте надо быть терпеливей, но нельзя же напоминать об этом девушке так часто! Ради вас я отказалась от загородной прогулки на пароходе с друзьями…
— Если бы вы знали, мисс Беттл, — мучится угрызаемый совестью м-р Мак-Кинли, — как страшно повторить ошибку собственных родителей… в отношении меня самого!
— Но попытайтесь же совершить хоть один, только один, опрометчивый шаг в своей жизни, мистер Мак-Кинли, — убеждает мисс Беттл, любуясь появившимся у ней на коленях младенцем. — Война уже не вернется никогда. Дайте вашим малышам побегать по зеленым лужайкам!
И, подчиняясь соблазнительной логике мисс Беттл, несчастный счастливец поднимается с постели, чтобы серией последних перед зеркалом штрихов вернуть себе доступную ему мужскую привлекательность. Все готово. Не забыть теперь обручальное колечко! Пряча на груди свой тропический цветок от подсматривающих за ним жильцов, — причем все двери приоткрываются по мере того, как он минует их! — м-р Мак-Кинли спускается по лестнице. Каждая подробность в его внешности с головой выдает попавшего в брачные сети холостяка.
Шепоток на лестнице. Вот наконец-то и наш отшельник прощается со своей свободой! Ишь подрагивает, бедняга, словно голый в воду идет…
В поисках такси жених выходит на соседний сквер, вызывая обычное оживление среди маленьких друзей, и хотя многие из них машут ему руками -
— Хэлло, мистер Мак-Кинли! — видимо, из детской деликатности ни один не пристраивается за ним следом на этот раз. М-р Мак-Кинли важно приподымает шляпу в ответ на приветствие каждого из малышей.
Проходя мимо местной конторы «Боулдер и K°», он замечает в окне большую фотографию кубастого, с сиреневым румянцем господина килограммов на 115.