И иногда моя задача – не дать этим надеждам рухнуть.
Я готова к этому моменту. Я не фанат интерактивных технологий типа проецирования информации прямо на сетчатку и писания пальцем на ладони, но в День Красного Письма я пользуюсь ими больше, чем в любой другой день года.
Пока мы идём по коридору, я узнаю всё, что известно школе об этих трёх учениках, хотя ей, если честно, известно не слишком много.
Результаты психологических тестов – включая модифицированный тесты на IQ – с начальной школы. Адреса. Места работы и доходы родителей. Внеклассные занятия. Оценки. Проблемы (если о таковых сообщалось). Замечания. Благодарности. Награды.
Я уже многое знаю о Джей‑Джее. Король встречи выпускников, квотербэк, стал бы президентом класса, если бы не отказался баллотироваться. Настолько красив, что уже успел разбить одно сердце – девица Лизбет Холин его натурально преследует, и мне пришлось дважды её наказать, а потом направить для обследования в специальную психологическую службу.
Про Эстебана мне приходится наводить справки. Успеваемость у него выше среднего, но только по предметам, ему интересным. Показал высокий IQ и на старых, и на новых тестах. У него есть нереализованный потенциал, но к успехам в учёбе он, очевидно, не стремится.
А вот Карла – пока настоящая загадка. IQ выше, чем у обоих парней. Оценки ниже. Замечания, равно как благодарности и награды, отсутствуют. Лишь результаты в кроссе – постоянные победы по всему штату три года подряд, предложения от колледжей – при условии, что она улучшит оценки, чего она так и не сделала. О родителях ничего. Адрес в районе среднего достатка в самом центре города.
Я не могу разгадать её за те три минуты, что мы идём по коридору, хоть я и пытаюсь.
Я ввожу их в свой кабинет. Он просторный и уютный. Большой стол, кресла, настоящие растения, окна с видом на кросс‑трэк – вероятно, не самым подходящий к моменту, по крайней мере, для Карлы.
Я меня заготовлена для них речь. Я пытаюсь сделать так, чтобы она не звучала заготовлено.
– Ваши папки были пусты, так ведь? – говорю я.
К моему удивлению, у Карлы начинают трястись губы. Я думала, она держит себя в руках, но она, похоже, готова разрыдаться. У Эстебана покраснел нос, он наклоняет голову, пряча лицо. То, что Карла настолько расстроена, мешает ему контролировать собственные эмоции.
Джей‑Джей облокотился на стену, руки сложены на груди. Его красивое лицо – маска. Я осознаю, насколько часто видела у него это выражение. Не пустое, даже немного приятное, но какое‑то отсутствующее, обособленное. Он упёрся одной ступнёй в стену, отчего на ней обязательно останется отметина, но я не делаю ему замечания и позволяю ему так стоять.
– В мой День Красного Письма, – говорю я, – я тоже ничего не получила.
Они удивлённо смотрят на меня. Взрослым не полагается обсуждать с детьми свои письма. Или их отсутствие. Будь у меня выбор, я бы не стала.
За годы практики я уяснила, что этот момент – критический. Момент, когда они осознают, что отсутствие письма можно пережить.
– Вы знаете, почему? – спрашивает Карла.
Я качаю головой.
– Поверьте, я много об этом думала. Я проиграла в голове все варианты – может быть, я умерла раньше, чем написала письмо…
– Но вы ведь сейчас старше, правда? – спрашивает Джей‑Джей с ноткой раздражения в голосе. – В этот раз вы написали письмо?
– Мой срок наступит через две недели, – отвечаю я. – И я собираюсь его написать.
Его щёки краснеют, и я впервые вижу, как он уязвим под своей оболочкой. Он так же опустошён, как и Карла с Эстебаном – возможно, даже больше. Как и я, Джей‑Джей верил, что получит письмо, которого заслуживает – то есть, такое, что расскажет ему, какая чудесная, успешная и богатая жизнь его ждёт.
– То есть вы всё ещё можете умереть до того, как напишете письмо, – говорит он, и на этот раз, я уверена, осознанно хочет уязвить.
Ему удаётся. Но я не даю эмоциям отразиться на лице.
– Вероятность есть, – говорю я, – Но в течение тридцати двух лет я жила без письма. Тридцать два года без малейшего понятия о том, что готовит мне будущее. Как люди, жившие до путешествий во времени. До Дней Красного Письма.
Я завладеваю их вниманием.
– Я думаю, что нам повезло, – говорю я, и, поскольку ранее я заявила о себе как о части группы, мои слова не звучат снисходительно. Я произносила эту речь в течение двух десятилетий, и школьники прошлых лет говорили мне, что эта часть речи самая важная.
Взгляд Карлы встречается с моим: унылый, испуганный, но не утративший надежды. Эстебан по‑прежнему смотрит в пол. Глаза Джей‑Джея сузились, и я теперь чувствую его гнев, словно это моя вина, что он не получил письма.