— Мисато? Поехали?
Перед ласковым Кадзи устоять не может ни девушка, ни бабушка. Мисато послушно давит на газ, "супра" выруливает на улицу… Рей сидит смирно, Нагиса как-то странновато на нее поглядывает. Наконец, решается:
— Знаешь, Синдзи…
Вдоль позвоночника пробегает первый разведочный муравей.
— Да?
— Вот смотри. Эти ребята… Они относились ко мне и Рэй по-разному. Сильно по-разному.
Вертолеты идут над склоном, турбины воют — все, как Артему рассказывал дед. "По левому борту ползет зеленка. А в ней, быть может, духи с ЗРК!" А может — и с ДШК. Что зенитный ракетный комплекс, что Дегтярев-Шпагин крупнокалиберный — раз «крокодилу» смерть. В Афганистане вертолетчики научились уносить хвост от неприятностей: летали высоко, и только перед самой посадкой кленовым листом завивались вниз. Это если с грузом или с десантом. А если в поиске? Если задача: отыскать спасательную капсулу? Заметить дюралевое бревно — большое-то оно большое, так ведь и гора Футаго не маленькая; много на той горе потаенных ущелий и закрытых долинок. И не единственная в Японии гора Футаго! Ползи на трехстах метрах, вычесывай кустарник глазенками!
И радиомаяки глушит какая-то сволочь. То есть, все их глушат. Но наши вроде как по делу… а только как понять, кто ж здесь наши!
— Слева! Лейтенант — слева ЗРК!
— …ляяядь! Их тут как говнааааа!
— Третий, второй — тикайте!
— Не слышу третьего! Нет связи! Нет!
— Пуск! Отмечаю пуск!
Место рождения — Уралмаш, номерной цех, номерной конвейер. Потом сдаточные полсотни километров; потом однорукий военпред, до слез помнящий Лохвицу и Коломыю; потом погрузка — лихой заводской мехвод, еще в сорок третьем году загонявший тридцатьчетверки по эшелону вдоль. Ему плюс двадцать и танку плюс двадцать. Парнишке было четырнадцать, стало тридцать четыре. Танк был тридцать четвертый, стал пятьдесят четвертый. По документам пятьдесят пятый, да кто ж не знает, что от пятьдесят четвертого отличие только в противоатомной защите. Потом платформа- брезент- поезд- перестук- стрелки- полустанки- от вагона! стрелять буду! — перегоны — выгрузка; потом город-герой Севастополь, горько-синяя Северная бухта; раскаленный трюм транспорта; рампа; песок; Синайский полуостров; перевозка завершена — выдох.
Египетский механик, которого военспец из родного Свердловска лупит по затылку:
"Фи-и-и-ильтры! Чурка нерусская, аллах…бар, фи-ильтры чистить надо! Слышишь ты, х…йллах…бар! Чи-и-и-стить, с-сука!"
Потом жара, бесконечная и вечная жара, здесь ее залежи, отсюда она разносится ветрами, поездами, самолетами, туристами на подошвах, нефтью в танкерах — по всему миру; потом время года с непонятным названием "таммуз"; потом чужие туши в прицеле, наконец, бронебойный! Удар по капсюлю! Вспышка! Вспышка того самого выстрела, после которого Эхуд Элад, не худший в Израиле командир батальона, безголовым мешком осел в люк своего "паттона" — а для чего создается и живет танк, если не для победы и смерти?
Потом арабский экипаж сбежал, а веселые от победы израильтяне накинули тросы на буксирные крюки. Отволокли к себе, вместо любимой уральской сотки присобачили стопятимиллиметровую М68 и назвали — "Тиран-5Ш". И так велика была в те годы слава Иосифа Грозного, за жестокость прозванного Виссарионычем — что весь мир знал: слово "Тиран" в названии — не от названия Тиранского залива, вовсе нет!
А уж потом настало время совершенно иное. Тоже непонятно было: кто за кого и во имя чего стреляет в спину саперу, снимающему мины на перекрестках Бейрута; патрульному в секторе Газа; но ни сапер, ни патрульный умирать отчего-то не хотели. И вот тогда-то в армии обороны Израиля завелись тяжелые бронетранспортеры. В танковых бригадах как раз объявились новомодные "Меркавы", и старые танки попали под перешивку; "Тираны" с прочими тоже. С ветеранов снимали башню, втыкая недоразумение-брызгалку боевого модуля с обидным названием пирожного, выкорчевывали уральские дизеля, ставили американские двигатели, стиснутые умением лучших в мире механиков. Слева от ужатого движка образовался проход к двери в заднем борту, и когда новорожденный "ахзарит" становился к ворогу лбом, семь пехотинцев могли безопасно выскочить через этот самый задний проход. Благо, брони на тяжелых БТР — за счет снятой башни — навешено столько, что от лба даже болванки рикошетят.
— Алло! Алло!
— Слушаю вас, говорите…
— Сто два! Сорок пять! Девятьсот четыре!
— Ноль восемь?
— Семьдесят шесть! Шесть!
— Опознание выполнено. Слушаем Вас.