20016
Андрей Добрынин
Я припомнить хочу окончанье разгула, И от зряшных попыток мне хочется плакать. Ходят в черепе волны тяжелого гула И глаза застилает похмельная слякоть.
От веселья остался лишь горький осадок, По-другому с годами бывает все реже. Хоть здоровье пришло постепенно в упадок Разговоры, остроты и тосты все те же.
Ничего не могу я поделать с собою, Не могу головы приподнять с изголовья, И усталое сердце дает перебои, Захлебнувшись зловонной отравленной кровью.
Было все как всегда - только в этих симптомах Состоят обретенные мной измененья, И не вспомнить, чем кончился пир у знакомых... Но с годами и хочется только забвенья.
2001
Андрей Добрынин
Ты очень въедлива, сестра, И привередлива к тому же. Тебе бы перестать пора Искать пороки в тихом муже.
Да, странно он себя ведет, По целым дням молчит, как рыба, Однако он тебя не бьет, Ты и за то скажи спасибо.
Увы! В домах моей страны Вполне обыденны побои, И кровь из черепа жены Там часто брызжет на обои.
Там муж суров, как психиатр, К тому же он всегда под газом, И часто женщина в театр Должна идти с подбитым глазом.
Чуть глаз успела залечить, Как муж ключицу ей ломает Ведь надо как-то жен учить, А слов они не понимают.
У этих жен порой битье Ведет к развитию болезни, Твое же тихое житье Я смело уподоблю песне.
Перед супругом ты не хнычь, Не провоцируй вспышку гнева, А лучше стряпай и мурлычь На кухне разные напевы.
Старайся мужа полюбить, Готовь ему любые блюда, Ведь он же мог тебя избить, Однако ты цела покуда.
2001
Андрей Добрынин
Так легкие мои сипят, Что просто делается жутко. Там черти дерзкие сидят, И атаман их - бес Анчутка.
Когтями легочную плоть Свирепо бесы раздирают, И странно, почему Господь На это ласково взирает.
Напрасно я поклоны бью Господь ведет себя нечутко. Его я искренне люблю, Ему же нравится Анчутка.
Я вечно хмур и утомлен, А черт - затейник и проказник. Скучающему Богу он Всегда готов устроить праздник.
Гогочет адская братва, Когтями действуя умело, И рвутся легких кружева, И кашель сотрясает тело.
Занятно Богу видеть, как Строитель вавилонских башен Ворочается так и сяк, Чтоб только успокоить кашель.
Пытаюсь я произнести Молитву жесткими устами, А черти у меня в груди Щекочут весело хвостами.
Пусть бронхи испускают свист, Во рту же солоно от крови, Но я, однако, оптимист, И мне страдания не внове.
Поскольку есть всему конец, Придет к концу и эта шутка, Зевнет на небе Бог-отец, И успокоится Анчутка.
2001
Андрей Добрынин
Трех поэтов позвали однажды На собранье нудистского клуба, В дорогую элитную баню, Где нудисты привыкли собираться. Там за бабки (причем неплохие) Почитать поэтам предстояло Что нибудь с приколом, юморное, Чтоб была культурная программа И чтоб весело было в то же время. Ну а после чтения поэтам Посулили также угощенье, Вволю выпивки, славную закуску Как поэтам было отказаться? И на улицу выбрались поэты Из квартир с их воздухом спертым, И, от ветра вешнего хмелея, Побрели по улицам, шатаясь, Кашляя, почесываясь, морщась, Ибо были немолоды поэты, Образ жизни вели нездоровый И томили их недомоганья. Проведенные в предбанник охраной, Затоптались поэты смущенно, Но охрана сурово сказала, Что положено всем обнажаться, А иначе общество обидишь. И поэты смущенно обнажились, Ветхого исподнего стесняясь, Обнажились, расправили плечи, Попытались превозмочь сутулость; Елдаки украдкой подрочили, Чтобы выглядеть сильными самцами, Ибо ждали, что оргия будет, И надеялись в ней принять участье. И во время чтения поэты По распаренным телам натуристок Взглядами несытыми скользили, Опьянев от вида женской плоти. Но поэтов не слишком привлекали Жирные нудистские матроны С тазом, находящимся в том месте, Где у всех находятся колени. Их значительно больше привлекали С твердой грудкой юные нудистки, Чье межножье только опушилось И виднеется мясной цветочек. И за время чтения поэты, Потешая расслабленных нудистов, Выделить в толпе уже успели, Каждый для себя, предмет восторгов. И едва закончилось чтенье, Женщины поэтов обступили,
Андрей Добрынин В их числе - и те отроковицы, Что сердца поэтов взволновали. Но внезапно возникла охрана, У поэтов отняла бокалы И, поэтов вытолкав из зала, Провела их по темным коридорам, Грубо их подталкивая в спину, И впихнула в тесную подсобку, Где уже был стол сервирован И уже лежала их одежда. И попариться даже им не дали. Молча ели поэты в подсобке, Молча чокались, молча выпивали. Говорить поэтам не хотелось, Их томила горькая обида. Все стояли перед их глазами Милые бесстыдные нимфетки, В чьих телах волшебно сочетались Завершенность и текучесть линий. Да, томила поэтов обида, Но на что им было обижаться? Клуб ведь мог их кинуть, но не кинул, Обещал забашлять - и вот вам башли, Обещал угостить - и вот поляна, И поэтам надо бы не дуться, А за это все сказать спасибо И спокойно выпивать и кушать, В ситуацию правильно врубившись В то, что у людей своя тусовка И на ней не надо посторонних. Сочинители - странные люди, Им никак понять не удается, Что нельзя мешать серьезным людям, Если те культурно отдыхают. Кушать тебе дали? Ну и кушай. Денег тебе дали? Будь доволен И не лезь в друзья к серьезным людям, А иначе выйдет неприятность.
2001
Андрей Добрынин
Стихи писать довольно сложно, Ведь все до нас уже сказали, Писать же хочется, однако, И в этом есть противоречье,
Которое для очень многих Определяет все несчастье, Всю нищету, и бестолковость, И неприкаянность их жизни.
А без писательского зуда, Глядишь, и был бы человеком Тот горемыка, что сегодня Без соли хрен свой доедает.
Ведь если б он не отвлекался На то, чтоб сделаться поэтом, Он мог бы многого добиться, Сосредоточившись на службе.
И из салона иномарки Он мог с презрительной усмешкой Заметить в сквере оборванцев, Стихи читающих друг другу.
А ныне топчется он в сквере Среди тех самых оборванцев И с ними пьет плохую водку, Закусывая черным хлебом.
А мимо сквера пролетают С изящным шумом иномарки, Безостановочным движеньем Покой и негу навевая.