Он истерически сигналит, Помеху жалкую гоня, И я покорно уступаю Напору стали и огня.
Когда бы даже Ломоносов Стал в левом двигаться ряду, Его бы вмиг оттоль согнали И оплевали на ходу.
Когда б Толстой иль Достоевский Тот ряд решились бы занять, То джипы их по всей дороге, Как зайцев, стали бы гонять.
Ни Менделеев, ни Курчатов Не вправе ездить в том ряду Их тут же сгонят и покажут Им средний палец, как елду.
И если б даже маршал Жуков В тот ряд по недосмотру встал, То он со страху очень скоро Полез бы вновь на пьедестал.
Всем полководцам, всем ученым И всем поэтам невдомек, Какие штуки замышляет Сидящий в джипе толстячок.
Но чтобы он поспел повсюду, Куда поспеть имел в виду, Он должен мчаться без помехи В том левом скоростном ряду.
Являют нам единый принцип Эпохи пройденные все Что предприимчивость и деньги По левой ездят полосе.
Андрей Добрынин
Как славно, что в моей России Не все распадом сметено, Что никаким былым заслугам Попрать сей принцип не дано.
Что есть пока еще устои, Перед которыми равны Все граждане и все гражданки Моей страдающей страны.
2000
Андрей Добрынин
Живут на Земле гагаузы, Талантливый, гордый народ, И часто нисходят к ним Музы С хрустальных небесных высот.
Должно быть, сам воздух полезней Для Муз в том чудесном краю, Не зря гагаузские песни Теперь я охотно пою.
Воспринял язык гагаузский Я вместе с Отчизной моей. Он очень походит на русский, Однако куда красивей.
Ему телевизор нас учит, Эстрада, газеты, кино. Конечно, он русского круче, Я в это врубился давно.
Дремал на поэзоконцерте Я какк-то в девятом ряду. Зловоньем упадка и смерти Несло от писак за версту.
И зал им поддался без боя, Приняв похоронный настрой. Унынье царило такое, Что мухи кончали с собой.
Но тут подошел к микрофону Высокий седой гагауз. Сперва он читал монотонно, Входя постепенно во вкус.
Освоился он постепенно, Читать с выражением стал, Сиречь приседал, как гиена, Рычал, наступал, отступал.
А надо отметить при этом Читал он на мове своей. Он был гагаузским поэтом, И он не любил москалей.
И, будто бы выпив "Виагры", Заерзал, задвигался зал. "Народный поэт Пеленягрэ",Сосед мой с почтеньем сказал.
Андрей Добрынин
К провалу катившийся вечер В тот миг был, бесспорно, спасен. В тот миг гагаузским наречьем К блаженству я был вознесен.
И мощным духовным движеньем Я славы секреты постиг: Я должен читать с выраженьем И знать гагаузский язык.
2000
Андрей Добрынин
В метро людей настолько много, Что негде пьяному упасть, Да и сержанты смотрят строго, Употребить мечтая власть.
Едва приляжешь у колонны, Как власть они употребят, За вечер собирая тонны Таких подвыпивших ребят.
Они ослабленных и хворых Хватают за воротники И долго в специальных норах Затем сосут, как пауки.
Милиции в толпе раздолье, Там легче, безусловно, ей В своем корыстном своеволье Вести охоту на людей.
Не видится в толпе нехваток, Когда людей такая страсть, И нас из стада, как ягняток, По одному таскает власть.
И не могу никак понять я Тех многочисленных глупцов, Что видят, как уводят братьев, Хватают дедов и отцов.
Рвануть бы разинскую шашку И ловко рубануть в прыжке По крепко впаянной в фуражку Конкретно мыслящей башке.
Чтоб власть в подземную обитель Забилась в страхе, как паук, Чтоб нас отправить в вытрезвитель Мог лишь казачий вольный круг.
2000
Андрей Добрынин
Иной еще не прибыл в Харьков, А уж долдонит свысока: "Обычный город, Харьков-Шмарьков, Провинциальная тоска..."
А я скажу:"Молчи, подонок, Возьми назад свои слова. Ты видел харьковских девчонок? Так ты их повидай сперва.
Тогда-то мы побачим, друже, Что запоешь про Харьков ты. Ведь ты в Москве сидишь, как в луже, Не видя женской красоты.
Из тех, что по Сумской гуляют, Прекрасны поголовно все, Хотя и не подозревают О дивной собственной красе.
Московской спеси неуместной Ты не рискуешь в них найти, И нам до них, уж если честно, Как до луны еще расти.
А если вспомнишь паляницы, Горилку, сало, кавуны, То ты поймешь, что все границы Есть измышленье сатаны.
Когда в стране довольно сала, Горилки и красивых дам, Тогда для интеллектуала Отчизна истинная - там".
2000
Андрей Добрынин
С богатыми интеллигентами Наш Орден в ресторане пил. "Я покажу вам танец с лентами!"Вдруг Пеленягрэ завопил.
Сочли мы это глупой шуткою, Но он вскочил, отбросив стул, И тишина повисла жуткая, Утихли звяканье и гул.
И бойко, как артистка Вишнева, По залу Виктор заскакал. "Должно быть, парень выпил лишнего",Заметил некий аксакал.
"Умолкни, существо бескрылое,Я старикану возразил. - Пойми, что творческою силою Поэт себя перегрузил.
Пугают публику мещанскую Его большие башмаки, Его подскоки молдаванские И гагаузские прыжки.
Но если силушку по жилочкам Не разнесет лихой галоп Не сможет он подсесть к бутылочкам И взяться вновь за эскалоп.
К чему дивиться на поэтовы Скачки, прыжки и кренделя? Ведь не снесет его без этого Родная мать сыра земля.
2000
Андрей Добрынин
Реклама нас давно нервирует, Поскольку учит только худу. Она нас медленно зомбирует, Как заклинатель культа вуду.
Свои дурацкие задания Она вбивает нам в сознанье. Она зовет лишь к обладанию И презирает созиданье.
Мы больше жизнью не пленяемся Без жвачки, пива и прокладок; Весь день по торжищам слоняемся, Хотя дела пришли в упадок.
Ведь наплевать рекламодателям, Которые к наживе рвутся, На то, что деньги покупателям Немалой кровью достаются.
Иной сжует "Дирол" и "Стиморол", Потом пивка еще накатит, А завтра у него, родимого, На хлебушек и то не хватит.
И все ж - следите за рекламою! Учтите, что у нас в России Пока болезненная самая И чахлая буржуазия.
Но если потекут деньжонки ей За все, что нам она предложит, Тогда она на ножки тонкие В конце концов подняться сможет.
Малютка скоро станет крепкою, Прожорливою, словно свинка, И мы порадуемся - с кепкою Сшибая мелочь возле рынка.
Пусть жизнь нас до смерти затюкает Для нас сие отнюдь не драма, Ведь перед смертью нас баюкает Сладчайшим голосом реклама.