Ушастенького кролика,
Высматривал я кролика
Среди мешков и крынок.
Я подошёл к прилавку,
где продавали брюкву.
(«Всего лишь две монетки
за кругленькую брюкву!»)
– А нет ли кроликов у вас?
На что мне ваша брюква?.. –
Но кроликов не вынули
торговцы из корзинок.
Нашёл я пять монеток,
Пять маленьких монеток!
В руке зажав монетки,
Я побежал на рынок.
Хотел купить я кролика –
Люблю весёлых кроликов! –
Высматривал я кролика
Среди лотков и крынок.
Я подошёл к прилавку,
где продавали тыкву.
(«Всего лишь пять монеток
за толстенькую тыкву!»)
– А нет ли кроликов у вас?
На что мне ваша тыква?.. –
Но кроликов не вынули
торговцы из корзинок.
Нашёл я НИКОПЕЙКУ.
Не взял я НИКОПЕЙКУ.
Ну кто же с НИКОПЕЙКОЙ
Пойдёт на шумный рынок?
Пошёл я на лужайку,
Зелёную лужайку,
А там повсюду кролики
Сидят среди былинок!
Мне жалко тех, которые
торгуют кислой клюквой!
Мне жалко тех, которые
торгуют круглой брюквой!
Мне жалко тех, которые
торгуют толстой тыквой!
Ведь никогда им кроликов
Не вынуть из корзинок!
Представляю черно-белым
Тот октябрь далеких лет.
Я пишу углем и мелом.
Добавляю красный цвет.
Я вношу детали скупо,
Я пытаюсь оживлять
Котелок пустого супа
И чужую букву «ять».
Так ли было? Так ли надо
Приниматься за предмет!
Ведь еще ни Ленинграда,
Ни меня на свете нет.
Как войти мне в город Питер,
Где мой дед за верстаком
Ворожит над грудой литер,
А со мною незнаком!
Ну, а матери-девчушке
С красной ленточкой у лба
Снять с окна велят подушки,
Так как кончилась стрельба…
Где стоит моя «Аврора»,
Прострелившая Неву,
Где родиться мне не скоро,
Где я все-таки живу.
Где сама себя нежданно
Удивленно нахожу,
И расспрашиваю жадно,
И поближе подхожу!
Я зачем у перекрѐстка
Грею руки у костра!
Может, я с собою — тезка!
Может, я себе — сестра!
Что запомнила, узнала
В том октябрьском краю!
Может, много, может, мало,
Может, всю судьбу свою!..
*
2
Я люблю тебя, «Аврора»,
я приду к тебе сквозь дождь,
хоть и знаю: разговора
ты со мной не заведешь.
Я обязана вначале
в три больших твои трубы
нашептать свои печали
и слова своей судьбы.
И когда наступит полночь
и в домах погаснет свет,
ты слова мои припомнишь,
соберешь Большой Совет.
Отплывешь ты, оживая,
с водовертью за спиной,
зычно сверстников сзывая
на консилиум ночной.
И пойдут сквозь дождь холодный
на знакомый этот крик
паровозик старомодный,
знаменитый броневик.
Тихо пыхнет паровозик,
лязгнет сталь броневика,
и «Аврора» переспросит
их при помощи гудка.
Однокашники, соседи,
постоят они в тиши,
в озабоченной беседе
про судьбу моей души.
И к утру в разгаре спора —
чуть немного схлынет тьма —
прогудит моя «Аврора»:
— Пусть подумает сама!
И когда наступит утро,
я почувствую уже,
стало легче мне как будто,
стало проще на душе:
ведь старинные машины,
сталью доброю звеня,
мне поверили — решили
положиться на меня.
Фотографии
Иногда я копаюсь в альбомах
той давнишней и пестрой поры.
Вот отец мой — он парень не примах —
по бильярду гоняет шары.
Вот идет моя мать величаво
по тропинке —
с большим животом.
(Странновато свое же начало
3
из далекого видеть «потом»!)
Прилегли и присели неловко
учрежденческих снимков ряды.
Бутафорски стоит сервировка
с привиденьями вин и еды.
Вот и гости — пришли, закусили
и навеки присохли к столу.
Чье-то ухо. И карта России.
И часы над кроваткой в углу
На часах половина второго —
непонятно, утра или дня.
Неподвижное время сурово
на двухлетнюю смотрит меня.
Или это мне кажется только
оттого,
что про эти года
знаю я уж, наверное, столько,
сколько им и не снилось тогда…__
Сказка
За синею-синею речкой,
где вольно весенним закатам,
медведь раздобыл человечка
в подарок своим медвежатам.
И был он в оранжевых брюках,
и выглядел новым и гордым...
В него, благодарно похрюкав,
уткнулись пушистые морды.
Играли в него, и местами
сошла с него краска под осень.
Медведи меж тем подрастали -
игрушки пора было бросить.
Частенько и дяди и тети
бросали ребятам словечко,
"Когда, наконец, подрастете? -
Играете всё в человечка!"
И был позабыт человечек,