И вырастет на грядке резеда...
Над кем, над чем там черный ворон грает?
Неважно, не над нами, не беда.
У нас, как у людей, — еда готова.
И человечно пахнет ванилин,
И Волга-матерь, как Любовь Орлова,
Щебечет, пробегая средь долин.
Мы счастливы — ни грая нам, ни чоха,
И нет на нас ни Бога, ни врага,
И детским языком своим эпоха
Облизывает пудру с пирога.
Наводнение
Перед вальсами-гопаками,
Перед клубом (мы шли туда)
Округленными языками
Прорвалась на асфальт вода.
Встало уличное движенье,
И в движенье пришел квартал.
“Наводнение! Наводненье!” —
Кто-то радостно заорал.
В этом выкрике “Наводненье”
И в раздутом моем плаще
Было что-то от дня рожденья
И от праздника вообще,
И нестрашною мне казалась
Переулочная река.
А вода под ногами стлалась,
Безобидна еще, плоска,
И отсвечивала белесо,
И качала кленовый лист.
Но уже в воде по колеса
Проезжал велосипедист,
И подмокли уже афиши
На фанере, возле кино.
Поднималась вода все выше,
Даже сделалось не смешно.
И кругом говорили люди,
Что стемнело, и, может быть,
Под водою открылись люки,
И опасно теперь ходить.
И беда очевидной стала,
И помчались мы наугад,
И Тамара капрон порвала,
И бежали мы в зоосад.
Зоосад расположен низко —
По колено уже вода,
Рева этакого и визга
Мы не слышали никогда.
Мы сводили своих животных
Из затопленного жилья
В помещение “бегемотник”,
Безопасное для зверья.
Их привязывали к прутьям
Вперемешку — второпях,
И к соседям своим и к людям
Прижимал их великий страх,
Травоядные к ядовитым,
Плотоядные к летунам…
Не сажали мы их по видам,
Слишком некогда было нам.
И никто никого не трогал,
Потасовки не затевал,
Ни зубами, ни твердым рогом
Не гордился, не задевал.
Оленуха Заря пригрелась
У солидного бока льва,
Между кроликами виднелась
Лисья острая голова.
На шершавых тугих веревках
Я вела молодых волков,
Двух разлапистых и неловких
Перепуганных дураков.
Шли они, прижимаясь боком
То к ноге моей, то к руке,
Иногда по местам глубоким
Так и плыли на поводке.
Громыхнуло на крыше жестью,
И порывами дождь пошел.
Волки рыжей линялой шерстью
Перепачкали мне подол.
Волки были еще подростки,
Шли со мной на манер собак.
Было мне этой волчьей шерстки
Не отчистить потом никак…
1960
Перед собой
Как легко ошибается пристальный взор!
Из окна электрички, далечко —
То ль седой от дождей, серебристый забор,
То ль от ветра ребристая речка.
Ошибается слух: разбирай, узнавай,
Что звучит ему ночью, бедняге, —
То ли близкий комар, то ли дальний трамвай,
То ли нервы заныли в напряге…
Ошибается ум: друг тяжел и угрюм,
Враг приветлив, душевней родного…
То ли вздох парусов, то ли каторжный трюм,
То ли шаткая палуба Слова.
Ошибаются разум, и зренье, и слух,
Устремляясь наружу, вовне,
А внутри безошибочно щелкает дух,
Начисляющий должное мне.
1988
Старый да малый
Как не люблю я эту зрелость
И спелость, и поднаторелость —
В других, да и в себе самой!
Всю эту хватку и сноровку,
И длительную остановку
На равноденственной прямой.
Мне детство нравится — и старость.
Что предстоит — и что осталось.
Миг — словно год, и год — как миг.
На взлете или на излете
Изменчивой души и плоти
Живут ребенок и старик.
Ребенок входит, озираясь,
Старик уходит, разбираясь…
И в робкой, шаткой их судьбе
Пыльца мерцает золотая —
Их неприкаянность святая,
Их неуверенность в себе.
1985