— Это я помню… О, и это! Старый друг! Ну, а вот об этой, прозрачнейшей, я мог разве что мечтать и глотать слюнки… Нет, вы меня буквально потрясли! У меня просто не остается никаких желаний — кроме одного: прошу вас, ни слова более о делах! Говорить тут на служебные темы было бы просто кощунством.
— Совершенно с вами согласен, — кивнул Федоров. — Как в старину писали у нас, служенье муз не терпит суеты. Итак, с чего вам будет угодно начать?
— Признаюсь, при виде такого великолепия я утратил последние воспоминания о ритуале. Вверяюсь вашему руководству.
— Вот и прекрасно. Рекомендую начать попросту: с водки. Полностью несу ответственность за качество.
— О, так много? Опасаюсь, что…
— Не бойтесь, у нас всего достаточно. Вот, смею предложить на закуску… Напоминаю: обычай требует пить до дна.
— О, терранские традиции… Разве? Я не помню.
— Русская традиция; значит, и терранские. Ну?
— Русские, э. Великан Петр, как же, помню. Мифология.
— Он бы тебе показал мифологию… Ну — поехали!
— Так часто… Мы не слишком часто?
— Слушай (вполголоса, по-русски), ты его свалишь.
— Да нет (так же), только оглушу немножко. Пусть расслабится…
— Господа! Друзья! А спич! Спич! За веру! За императора! Ахх!
— За императора, Меркурий. Экха!
— Погоди. Что ты сказал? Экха?
— Ну, и что же?
— Откуда ты взял это слово?
— Что его брать: намалевано на каждом углу.
— Там написано, что экхи — нет!
— Ну да.
— Нет! А ты говоришь — экха, как будто она есть. А ее нет! Понятно? В Кодексе ясно сказано, что ее нет — и значит, ее нет. И глупо выставлять так, будто экха есть. А то, что бегает по улицам — не экха вовсе! Не экха!
— Понятно, понятно. А кто же бегает?
— Это иллюзия. По виду будто бы экха, но это иллюзия.
— Постой. Экхи нет?
— Нет.
— Раз нет экхи, то и вида у нее нет. А ты сказал — по виду словно бы экха.
— Да? Ха-ха. Это все равно, что у вас дракон. Вид есть, только самого дракона нет. И никогда не было.
— Может, и не было. Значит, экха — миф?
— Вот именно. Необоснованные страхи и древние верования темных людей.
— А людей на улице, значит, хватает и уносит кто-то с обликом экхи, но сам не экха?
— Да, вот. Именно: с обликом экхи, но сам не экха, э.
— Ну, а кто же он тогда?
— Слушай, налей мне еще. Нет, вон того.
— Это ром. Крепкий.
— Вот именно, посол. Ром. Я всегда хотел ром. Всю жизнь хотел. А его нет. Ты можешь понять? Чтобы в Империи не было рома! Да что это тогда за Империя? Дерьмо это, а не империя, если в ней нет рома!
— Ну, зато всякое другое есть.
— Что есть? Что? Ты много видел того, что есть? Лысые черти у нас есть! Вот!
— Кодекс, вера…
— Кодекс — да. И вера. Это — есть. Это — шляпу к ноге… долой, то есть. Вера — сила. Самая большая наша сила. И Кодекс тоже.
— Меркурий, ты все размахиваешь этим Кодексом, а ведь так и не объяснил, что это такое.
— Разве? Упущение! Скандал! Виноват! Кодекс — это как у вас Библия, или скорее Коран. Но у вас они не имеют силу закона, а мы живем Кодексом. В нем вся мудрость. Вся система общества. Вся жизнь духа. История. Основы политики. Объяснение всего: что было, что есть, что должно еще быть. Это тысяча страниц, на каждой по тысяче слов. Миллион слов, в них — все.
— Откуда он взялся? От Бога?
— Тут все не так просто. Кодекс создан богами, и он создал богов. Это одно и то же, по сути дела, разные проявления сущности божественного. Он — основа Империи. Империя возникла в борьбе с язычеством. С идолопоклонниками. Искореняла их — и набиралась сил. И ереси. Искореняла ереси. Еретиков. Идолопоклонников и единобожцев. Все это была ересь. Богов много. Они приходят с планеты. Император, вознесшись, становится богом. Сказанное им входит в Кодекс. Значит, он продолжает править нами. Повелевать. Это основа стабильности: император, пока он жив, слабее бога, и богов ведь много, столько, сколько было раньше императоров и, значит, император не может им противоречить, потому что они в большинстве, и отцы веры строго следят за соблюдением Кодекса. Поэтому каждый император может продолжать, но изменить основы империи значило бы — выступить против веры, на чем же тогда будет стоять он сам? Преступить Кодекс нельзя. Недаром в самом начале его, в великом Провозвестии сказано, что Кодекс неизменим, ни одно слово в нем не может быть заменено другим или выпущено. В то же время он постоянно пополняется.
— Иными словами, структура опыта неизменна?
— Структура общества есть воплощение веры и воли богов… Прошу извинения, я налью сам. Жажда… Под стягом веры мы — наши предки — создали блистательную империю. Сейчас она уже несколько не та, что была. Но мы ее восстановим! Если успеем, разумеется. Если успеем… Надо торопиться. Иначе мы можем просто не успеть. Нам нужно новое пространство. Мы погибнем без нового пространства!
— Разве вам кто-нибудь угрожает? — спросил Федоров тоном, ясно показывавшим, что он не допускает ни малейшей возможности того, что Империи кто-то может угрожать.
— Извне? Кто посмеет! Мы бедны, но мы сильнее всех! Когда нам требовалось что-нибудь, мы брали! И сегодня можем взять.
— Тогда кто же?
— Нас просто сожрут.
— Непонятно.
— Да ну, не притворяйтесь идиотом и не представляйте меня глупее, чем я есть на самом деле. Я прекрасно понимаю ваши задачи, коллега. Не собираюсь помогать вам, но не могу запретить делать умозаключения. Думайте, наблюдайте, приходите к выводам… Так или иначе, они останутся только фактом вашей биографии.
— Однако, дорогой Меркурий, я не давал обещания держать свои выводы в тайне от моего начальства.
— Где ваше начальство? — Меркурий взмахнул рукой, опрокинув бутылку, но тут же ловко подхватил ее, не позволив содержимому пролиться. — Далеко… Рассчитываете на свои донесения? Не забудьте: они пройдут через наши руки, и не ручаюсь, что не подвергнутся при этом определенному корректированию… Или, может быть, рассчитываете доложить обо всем по возвращении?
— Не исключено и это… — Федоров, полузакрыв глаза, наблюдал за лицом Меркурия (конечно, с немалой натяжкой можно было назвать лицом эту гримасничающую маску), как бы стараясь перевести непонятные сокращения мускулов на привычный язык человеческой мимики. — Что помешает мне доложить на Терре?
— Обстоятельства, коллега. Какие-нибудь непредвиденные случайности. В полете. Или даже здесь. Вы ведь не утерпите, не высидите в четырех стенах — особенно если узнаете, что где-то предстоит нечто интересное. Вы выйдете…
— И на меня упадет кирпич?
— Ну, к чему же… Вас могут просто сожрать.
— Как и всех вас?
— Как всех нас. Если только мы не уйдем отсюда вовремя.
— Да кто же осмелится, в конце концов?
— Опять вы играете в дурачки. Хотя сами отлично видели, как это происходит в самом центре столицы.
— А, вы насчет иллюзии?
— Вот именно. И не скажу ничего другого. Ибо в Кодексе сказано: экха — миф! И слова эти не допускают никакого иного толкования. Миф — значит, экха не существует!
— И тем не менее, экхи благоденствуют? Не так ли?
— Это старая история. Очень, очень старая. Послушайте… Некогда экхи обитали в глубине непроходимых лесов. Было их ничтожно мало. Но и тогда уже они отличались крайней агрессивностью. Однако, на людей нападали от случая к случаю, в основном охотились на лесную живность. Жившие в лесах народы — а их было немало, потому что было много лесов — стали поклоняться экхам. Обожествлять их. Потому что экхи были жестоки, беспощадны и, следовательно, достойны поклонения.
— Это в натуре человеческой.
— Другие формы идолопоклонства удалось уничтожить сравнительно быстро. Идолов разбивали или сжигали, живых — ликвидировали. А вот с экхами покончить никак не удавалось. Было их немного, обитали они в глухих чащобах, охотились по ночам, мало кто видел их воочию — и мог потом рассказать об этом. И вот очередной император объявил, что экхи на самом деле не существует, что она — миф, предрассудок, вымысел, плод необразованности…