4. Эмигрант и Аэлита
Поставив картошку на огонь, он занялся газетой, т. е. развернул ее — вопреки литературной легенде — никакой типографской краской не пахнущие листы и посмотрел, где именно и в котором часу читает Надежинский. Больше ему с этим печатным словом делать было нечего. Передовых он никогда не читал, так как за Н + 1 лет вперед мог предугадать их содержание. Если во вторник били в бубны по поводу очередного провала большевиков, то в четверг упрекали европейцев в недооценке большевистской опасности.
Трезвый ум Александра Петровича жаждал, однако, другого, его не устраивали ни по обязанности тявкающие из подворотни, ни рассчитанные на жаждущих возвыситься над шоферской действительностью прапорщиков запаса, глубокомысленные опусы о добре (разумеется, на Западе) и зле (разумеется, на Востоке), ни полемика о блюдце, на котором некогда лежало выеденное яйцо, ни воспоминания о вещах, о которых сами вспоминающие не знали толком, было ли это на самом деле или только приснилось. Единственно еще привлекали его внимание «тдел ответов на вопросы читателей» божественной «Мелани» и объявления. На этот раз энциклопедической волшебнице писала одна «Кука из Сиднея». Она сообщала, что недавно вышла замуж за человека вдвое себя старше. Супруг ее очень балует и подарил ночные рубашки из нилона, но когда Кука ложится в них в постель, у нее начинаются корчи в пупке. «Может ли это быть от нилона?» — «Может, раз бывает», — резонно отвечает Мелани, — «на всякий случай перемените белье, если не можете переменить супруга».
В объявлениях «осиротевший котик, серенький с белыми гетрами, манишкой и кончиком хвоста, искал приемных родителей, внимательных, чутких, с хорошей квартирой и обязательно садиком».
«Вот сволочь!» — выругался Александр Петрович и сконфузился, сообразив с запозданием, что кот тут, собственно, ни при чем.
Подзакусивши картошкой и котлетой, химический состав которой составлял профессиональный секрет нацмена, — Александр Петрович прикрылся, для этой цели вполне удобной, газетой и прилег отдохнуть… Уже начиная дремать, вдруг вспомнил, что третьего дня в романе А. Толстого «Аэлита» прочел объявление: «требуется спутник для полета на Марс».
«Черт возьми! — подумал Александр Петрович, — на Марс — это все-таки здорово, далеко, однако — лучше хоть к чертовой бабушке, чем тут безработным околачиваться!»
И поспешно одевшись, отправился по указанному адресу…
И вот он уже сидит в яйцевидном снаряде инженера Лося. Впрочем, не сидит, а полулежит в особом мягком кресле, приспособленном для ослабления последствий ускорения, а рядом с ним в таком же приборе — как это ни странно — Марго.
«,И совсем не странно! — сам себе тут же возразил Александр Петрович. — Если мы попадем в пригодную для жизни обстановку, но не сможем вернуться, мы положим начало человеческой колонии на красной планете и будем дожидаться, пока прилетят другие!»
И он страшно обрадовался, что новую планетарную породу будет создавать вот именно с Марго. Обрадовался тем более, что девушка была в летном скафандре из такой прозрачной штуки, что все ее молодое, белорозовое тело было видно до последнего волоска. Она лежала, протянув руки по бокам и закрыв глаза, и Александр Петрович догадался, что его будущую подругу, чтобы она легче перенесла трудное путешествие, погрузили в анабиотический сон. Никакое дыхание не поднимало ее, для ее возраста довольно-таки обтекаемые и слегка растопыренные груди и совершенно неподвижен был выпуклый живот с трогательным — с мягко закругленными краями — углублением пупка.
Александр Петрович положил руку на теплый, как кожа, пластик, но тут как раз затрещали сигнальные звонки, замигали красные и желтые лампочки и чей-то голос, с механическим тембром громкоговорителя, приказал:
— Приготовиться к посадке!
С поспешной методичностью, сам удивляясь, откуда он все это знает, Александр Петрович стал вытягивать одни кнопки, вдавливать другие, поворачивать третьи и, наконец, отжал до конца стальной — с красной ручкой — рычаг. Тотчас же где-то внизу — под полом кабины — зарычали дикие моторы и страшная сила вдавила тело Александра Петровича в его мягко уступающее ложе.