— Граждане! — окликнул их Водогреев.
Двое граждан, поднатужившись, навалились на третьего и стали возить его по полу.
— Да че ж вы… делаете… сволочи…! — перешел на более понятный язык Водогреев, после чего оттащил одного за шиворот и спустил с лестницы, а второго взял за грудки и собрался уже дать ему по морде.
— Ты чего брата бьешь?! — возмущенно завопил тот, которого возили по полу.
Участковый, хотя брата еще и не бил, разжал кулак и смущенно отряхнул пойманного гражданина.
— Увлекся, — примирительно сказал он. — Я участковый ваш, Водогреев. Вы зачем применяете физическую силу?
— А ты зачем? — воинственно спросил спущенный с лестницы и пнул того, которого продолжал держать за грудки Водогреев.
— Чтобы конфликт пресечь, — приосанился участковый. — Вы шумите и энергии распространяете. Из-за вас йог внизу в бочке сидит. А у поэтессы…
— Наша квартира, что хотим, то и делаем, — хором сказали граждане. — Хотим — деремся, хотим — балет смотрим!
— Балет — это хорошо, — одобрил Водогреев. — А вот драться зачем?
— Жрать потому что очень хочется, — грустно ответили мужички. — Отбивных хотим… котлет… пирогов домашних… А эти нам сквозь вентиляцию запахи пущают! А мы голодные сидим! Озвереешь тут!
— Кто пущает? Какие запахи? — не понял Водогреев.
— Эти, сверху, понаехавшие! — наперебой закричали мужички. — Да ты понюхай!
Водогреева проводили на кухню. Там пахло и вправду умопомрачительно — и мясом, и пирогами, и заморскими приправами, и даже жареными осьминогами. Пахло так сильно, как будто все это было прямо здесь, на плите. Обитатели квартиры громко сглатывали слюну и тихо матерились. Водогрееву тоже вдруг мучительно захотелось есть, есть вкусно и много, и от невозможности осуществить это желание захотелось кого-нибудь стукнуть.
— А у нас только пельмени мороженые и кетчуп, — пожаловались мужички. — И водка. Ну и картошка где-то была, только она проросла давно и скуксилась.
— От меня жена ушла, — сказал тот, которого возили по полу. — А она знаешь как готовила! Да я б за каждую ее отбивную родину продал!
— Не трожь родину, — строго сказал спущенный с лестницы.
— Вот, жена, значит, ушла, а братья меня поддержать приехали. А ведь пока была жена-то, на кухне ее пирогами пахло, отбивными, котлетами там, цыпленком табака… А как выветрилось, — мужичок горестно махнул рукой.
— Вот и деремся, — закончили братья и синхронно потянули носами.
— Да вы б к ним поднялись, познакомились — вдруг угостят? — брякнул Водогреев.
Лица братьев стали суровыми и непримиримыми.
— Ты чего?! Там же эти… ну эти… — мужичок, от которого ушла жена, попытался с помощью пальцев придать своим глазам раскосый вид. — Я видел пару раз. Подниматься к ним еще!
— Это ты поднимайся, — поддержал его брат. — И скажи, что готовить они себе там могут что хотят, уж ладно, но запахи чтоб тоже у себя держали. Я тут пятнадцать лет живу, а они мне… пирогами… воняют!
— Всю квартиру провоняли, — добавил третий брат. — Я ночью подушку жевал.
— Ладно, разберемся, — кивнул Водогреев.
— Только ты там смотри, — мужички переглянулись. — Вдруг они наркотики на самом деле варят?
— И маскируют пирогами!
— Потому что — мафия.
Семь маленьких, желто-смуглых человечков прыгали перед Водогреевым и совали ему под нос какие-то бумажки с печатями. Но нос участкового занимало совсем не это. Его ноздри заполняли запахи божественной, подрумяненной и сдобренной специями пищи, из-за чего воспринимать реальность адекватно Водогреев был не в силах.
— Здравствуйте, граждане. Я ваш участковый, граждане, — в пятый раз сказал он. — Водогреев, граждане… Да что же вы тут такое едите?!
В глубинах заставленной двухъярусными кроватями и застеленной циновками квартиры хлопнула дверь — самый сообразительный закрыл кухню, и запахи стали немного слабее.
— Окно откройте! — жалобно попросил участковый. — У меня язва желудка сейчас от всего этого будет! Во мне соки бурлят! Что же вы такое готовите невозможное, граждане зарубежные гости?!
— Мы не готовить, — замотали головами человечки. — Мы курить.
— Как — курить? — насторожился Водогреев.
— Нет, нет, — забеспокоились человечки. — Палочки… Дым… Благовонялки! Благовонялки жечь!
— Ду-ухи… — добавил самый пожилой человечек и присел на корточки, воздев руки к потолку, как будто делал утреннюю гимнастику.