Вошедший в раж Марат толкнул заодно и подлетевшего к нему полицейского, тот сходу выкрутил ему руку, двое приятелей кинулись отбивать, коварные сектантки заголосили еще громче. И сколько ни пытались мужики доказать, что это они здесь пострадавшие, и сами собирались в полицию звонить, а что выпившие — так это нормально, вечер же, погода хорошая, а Сан-Саныч да, действительно вдрызг, но это бабы его и напоили, у них секта, они людей облика человеческого лишают — сколько они ни протестовали, перебивая друг друга, все было тщетно. Часть бабьей банды уволокла под шумок беспомощного Сан-Саныча — домой якобы, отсыпаться, — а остальные обступили полицейских, скорбно качая головами в ответ на все оправдания мужей и отцов. Все кончилось закономерно: подъехали еще машины, мужиков утрамбовали и увезли.
Всех, кроме удачно сбежавшего Левы, который наблюдал за разгромом из кустов. Когда полиция уехала, Лева еще какое-то время пасся у подъезда, названивая Марату и другим знакомым. Но трубку никто не брал — то ли телефоны у них отобрали, то ли не до того было. Пришлось идти домой.
В прихожей Леву встретила маленькая кругленькая мать. Она вытирала руки о халат, а из кухни выкатывались волны пахучего жара. Мать подошла к Леве вплотную, принюхалась, недовольно щелкнула языком, учуяв алкогольный дух, и велела идти ужинать.
Видно, ей совсем нечего делать было сегодня — наготовила на целый полк, и салат и основное, да еще и чай заварила какой-то новый, с травами. Мать уселась напротив Левы за кухонный стол и принялась обстоятельно, так, будто это было кому-то интересно, рассказывать, как прошел день — телевизор, магазин, давление. Удрученный случившимся во дворе Лева молча подкреплялся, уткнувшись в свою тарелку, на дне которой вот уже тридцать с лишним лет жил клоун с разноцветными пуговицами, и Лева до сих пор, когда аппетита не было, по старой памяти уговаривал себя доскрестись хоть в паре мест до дна, чтобы освободить его. Разморенный трапезой и вкусным чаем, он начал успокаиваться, но вдруг что-то в однообразном потоке материного бормотания впилось ему в нутро острым крючком и выволокло обратно в тревожную реальность.
— …на себя погляди — кожа да кости, мешки под глазами. А он румяный, здоровенький.
— Кто здоровенький? — заморгал Лева.
— Да Василий. Евдокия с ним сегодня гуляла. Совсем, говорит, оклемался, пять кило прибавил. Вот и тебе так надо.
Лева поперхнулся. И вдруг понял, что у чая странный, горьковатый привкус, который с каждым глотком становился все явственнее.
— Ты что мне подсыпала?! — Лева вскочил и опрокинул табуретку.
Мать заметалась по кухне, запричитала — да бог с тобой, горячка, что ли, это вот от выпивки твоей все, как подсыпала, что подсыпала, все свежее, а чай с мятой обыкновенной… А сама оттесняла своим бестолковым мельтешением сына от двери. Леву начало мутить, резко стало душно, лоб покрылся клейкой пленкой испарины. Для того, чтобы выбраться наконец в коридор, пришлось отпихнуть мать с дороги — она заголосила, что вот он как за всю ее заботу, она завтра же к Евдокии пойдет, завтра же. Лева вылетел из квартиры и покатился по лестнице, дробно стуча почти детского размера ботинками.
У подъезда его вырвало — еле успел добежать до урны, — и сразу стало полегче. Он вытер пальцами рот и оглянулся, буквально кожей почуяв неладное.
С балконов и из окон на него неподвижно смотрели женщины. Уже темнело, и их лица превратились в смазанные пятна, но Лева знал, что они не просто решили все дружно подышать свежим воздухом, они смотрят именно на него. А на балконе четвертого этажа, забитом коробками и банками, стояла его мать.
— Хрен вам! — заорал Лева и снова кинулся наутек.
Автобус распахнул у остановки прозрачный аквариум залитого лимонным светом салона. В мыслях Лева уже сидел внутри и ехал далеко-далеко, в другой район, город, страну, туда, где нет безумных старух и все можно начать заново, потому что никто там не знает, что жизнь Леве отчего-то не удается… Но на пути оказалась безбрежная лужа, и, шлепая по ней, Лева поскользнулся — будто кто-то дернул его в самый неожиданный момент снизу за ногу. Ловя равновесие, он завалился вбок, засеменил по тротуару, повинуясь настойчивой силе, уводящей его прочь от автобуса, который уже закрывал двери, и со всего маху врезался в человека, торопливо шагавшего навстречу.
Лева выругался, потирая ушибленное плечо, прохожий без энтузиазма ругнул его в ответ. Голос показался знакомым, Лева пригляделся и обрадовался, узнав соседа по дому, который тоже сиживал в беседке, а потом подевался куда-то. Как же его зовут-то, — моментально перешел с надежды на панику Лева, ухватив прохожего за рукав и заметив непонимающий взгляд. Уйдет ведь сейчас, обматерит и уйдет…