— Никитос! Как сам? А я смотрю, лицо знакомое. Никитос, выручай, вопрос жизни и смерти!..
Никита Павлов, возвращавшийся с работы, в тот день не обедал, поэтому все его мысли были сосредоточены на хранившемся дома в морозилке порционном холостяцком корме. Никита размышлял, что поставит на разогрев сразу же, как переступит порог — лазанью или рыбную котлету с овощами — и убаюканный гастрономическими грезами голод становился чуть менее свирепым.
Он тоже, пусть и с некоторым запозданием, узнал Леву и не испытывал ни малейшего желания с ним разговаривать. Но Лева вцепился в него, как в последнюю соломинку, сбивчиво рассказывая про мать, которая его отравила, несчастных приятелей, превращенных зловещей сектой в бессловесных жрунов, которые только и могут, что есть… При упоминании еды голодный Никита рассердился и попытался стряхнуть с себя Леву:
— Проспись иди лучше.
— Никитос, не дай пропасть! — Лева прослезился. — Пусти отсидеться! Только до утра, клянусь. Больше некуда, Никитос, не в службу, а в дружбу, по старой-то памяти…
Золотистая рыбная котлета шкворчала на сковороде, завтра был выходной, и жизнь в целом казалась неплохой штукой — если бы не Лева, подпрыгивавший на кухонном табурете и запальчиво излагавший Никите историю своих бедствий. Это отвлекало, и Никита немного передержал котлету, а Лева тут же кинулся открывать окно:
— Блин, ну и вонь! Как ты это ешь?
— Люблю рыбу, — лаконично ответил Никита.
— Так о чем я… — И Лева моментально перешел обратно в режим пострадавшего обличителя. Никита пока мало что успел понять из его рассказа, но примерная картина вырисовывалась такая: в Левином подогретом алкоголем воображении сплелась густая паутина бабского заговора против всего здорового и сильного, то есть мужиков вообще и Левы в частности, хотя как раз в нем ничего здорового и сильного, честно говоря, не наблюдалось. И эту паутину он торопливо развертывал перед утомленным Никитой, как персидскую шаль на базаре.
— Власти они хотят, чтоб мы на четвереньках ползали. Им же сейчас отовсюду твердят, что всё они могут, и даже лучше, только они ж сами знают, что от природы их место там, — Лева махнул рукой себе за спину. — Раньше сидели, детей рожали и не рыпались, а теперь им в головы навбивали всякого, растравили, вот они и взбесились. Злятся, ищут, где бы укусить, отомстить. А эти нашли куда бить, понимаешь? Разума мужиков лишают, независимости лишают, чтоб сидел под каблуком и борщ их чертов жрал!..
Никита наконец догадался, что у Левы белая горячка, и начал прикидывать, как бы избавиться от ненужного гостя. Даже чисто физически он терпел Леву с большим трудом — от него несло спиртом, потом и немытыми ногами, и от этой смеси каждый кусочек долгожданной котлеты вставал поперек горла. Обоняние у завязавших алкоголиков часто обостряется, становясь невыносимо чутким. Никита попробовал воззвать к остаткам Левиного рассудка, объяснить ему, что никакой секты нет, а мужики просто бросают пить, и это нормально, это очень хорошо, и Леву никто не травил, у него обычная алкогольная интоксикация, или просто повело на жаре… Но все возражения распаляли Леву еще больше.
— Мать, родная мать! — ревел он, дыша горячим перегаром. — Все вы не верите, а я докажу!
— Докажи.
— Докажу!
— Вот и докажи.
— Тьфу, сука! — Лева по привычке полез в холодильник. Павлов хотел было сказать, что выпивки в доме не держит, но тут Лева хлопнул себя по коленке и достал из кармана утянутую из беседки чекушку. — Курево хоть есть?
— Нет, — дернул губой Никита.
— Тебя кастрировали, что ли? — удивленно прошепелявил Лева, выкусывая из смятой пачки последнюю сигарету.
Никита выгнал его курить на балкон и доел свой ужин безо всякого удовольствия. Мысленно он на все лады костерил безумного Леву за назойливость, себя за мягкотелость, а заодно и алкашей из беседки с их святыми страдалицами просто за то, что они по какому-то недоразумению жили на свете. Даже проехался от злости кулаком по стене, когда ставил тарелку в раковину, и разбил костяшки. Вообще, конечно, следовало бы разбить морду Леве, но Никита вырос, на свое несчастье, в интеллигентной семье.
Внезапно на кухню влетел Лева и запрыгал вокруг Павлова.
— Иди смотри! Быстро, быстро!
Никита хотел отмахнуться, но Лева буквально выволок его на балкон — отчаяние и впрямь придает человеку недюжинную физическую силу.