И к одному из животов, хозяйка которого листала журнал о яркой импортной жизни, ощущая свою неоспоримую важность, подобно миллиардам оплодотворенных самок в сгнившем прошлом и зреющем будущем, уже готовилось приникнуть кровососущее существо с цепкими хоботками. Оно так же, как любой пассажир этого гремящего вагона, деловито и жадно стремилось сохранить и продлить свою жизнь, не отвлекаясь на баловство. Хоботки росли и трепетали, чувствуя близость сладких внутренних жидкостей совсем нового и ни в чем еще не уличенного зародыша человека. И между убежденными в своей гарантированной безопасности округлым существом и его сходной жертвой почти не осталось зазора, когда темный подземный обитатель ощутил, что кто-то успел впиться до него, и в него. С шипением извергся воздух из узкой шерстяной груди, и в районе пассажирских лодыжек округлились два вызывающих желтых глаза. И, прочитав бездумный гнев в вертикальных зрачках, подземный обитатель отпрянул и удалился незаметно, как будто бы застигнутый врасплох нужной станцией. А вагон, внезапно обнаруживший на своем полу кошку, вздрогнул от волны умиления и детского интереса к аккуратному зверю. Зашуршали пакеты, и аппетитно запахло съестное, и руки потянулись к настороженно подрагивающей шкурке.
Кошка же, завершив охоту, покинула вагон на следующей станции, презрительно подняв хвост. В тайных закоулках со сталактитами пыли ее уже ждала другая добыча, возможно, более мелкая и съедобная. Своими тропами в черных недрах метро перекатывались нежнейшие грызуны, и хрустящие тараканы, и юркие зеленые огоньки, смущающие порой тоннельных рабочих, и тайные зверьки, не знающие, как они выглядят, и слепые змеи с радужной чешуей, которых еще не видел никто, кроме кошки, и не слышал их долгого, тихого свиста.
А ребенок, бурлящий во влаге, видел сон о кошке, которую еще не знал и не понимал, но бессловесно ощущал мягкой и доброжелательной, хотя и немного пыльной, с жесткими точечками на коже от того, что будет называться «блохи».
Счастливый Витенька
Подросток Виктор пребывал в состоянии ранней весны, отчего все кости в его теле как будто размокли и набухли. Электрические разряды необъяснимой эйфории временами пронизывали его от кончиков охлажденных ушей до интимно пахнущих пяток, уже тронутых взрослой желтизной. Подросток, похлюпывая носом, вдыхал вечерний воздух. Перчатки ощущались слишком шершавыми на радостных пальцах, он стянул их и теперь отогревал руки в карманах, среди непригодившихся монет и бумажек. Машинально приподнимая носки в память о предыдущих ботинках, пропускавших влагу через передние швы, подросток Виктор шел по подтаявшему спальному району.
В данный момент разнеженному подростку больше всего подходило наименование Витеньки, хотя почти никто так деликатно к нему не обращался. Мама и папа предпочитали казенное «Витя», сестра, находившаяся в сложном возрасте, называла подростка «Витус», а сам он осознавал себя Витьком. Витенькой же его пару раз назвала только активная одноклассница Светочка в личной переписке на страницах бездонной социальной сети. Он был представлен там фотографией с измененными цветами, на которой старался кубически напрячь живот. Витенька пробовал испытывать особые чувства к однокласснице, удачно угадавшей его мягкую и розоватую сущность, но она предпочитала опытных поклонников и не восприняла подростка даже в качестве кандидата.
Витенька направлялся в гости к знакомому, учившемуся на втором курсе медицинского училища. Знакомый был решительным человеком, до глаз заросшим неровной восточной шерстью, предпочитал пуговицам «молнии» и застежки-липучки и глубоко внутри хранил убеждение, что когда-нибудь снимет смелый фильм, сочащийся млечной молодой горечью. Его родители регулярно срывались с места, чтобы подсушить бессильные тела на солнце отдаленных стран, а сын заполнял пустоту квартиры свежим поколением, рвущимся к расслаблению и размножению, двум уже из детства видимым основам взрослой жизни. Поколение практиковалось в созревании до неприятного привкуса во рту и закисших глаз. Вокруг медицинского студента роились представительницы мягкого пола, которые находились с ним на разных стадиях близости. Особо далекими, всегда многочисленными, студент охотно делился с теми, кто приходил в постыдном одиночестве.