Осиротевшая пенсионерка КК, бывшая работница типографии, подошла к делу ответственно и изготовила трафарет с фатальной фамилией. Как только жилец квартиры сверху, трижды судимый безработный ГГ, допил бутылку и включил любимый альбом «Шансон года», пенсионерка позвонила в его дверь, через трафарет быстро нанесла надпись на лоб ГГ и скрылась. Вслед ей неслись хрипы и затихающая нецензурная брань.
Поняв, что запланированное на сегодня распитие спиртных напитков не состоится, постоянные собутыльники безработного ГГ устроили в подъезде дебош и были доставлены в отделение полиции, где оставили соответствующую надпись на стене.
Город обезумел. Пандемия быстро распространилась за его пределы. Растворялись в небытии государственные учреждения, телевышки, линии электропередач, дома, телефонные станции и отделения «Почты России». Люди пропадали целыми семьями и рабочими коллективами.
Ночью вновь выпал снег, и к утру только он и остался. На снегу километровыми, отчетливо различимыми из космоса буквами было написано «Навальный».
Тяжелые выборы
В день выборов, около 10:00 по московскому времени, Смирнов-младший распахнул окно и, сплюнув на асфальт только что выбитый зуб, крикнул, что бессменный президент должен уйти, а затем несколько раз проскандировал фамилию не допущенного до выборов оппозиционного кандидата. Смирнов-старший в это время елозил по полу, дергая Смирнова-младшего за штанину и шипя: «Сука, сука, сука».
Супруга Смирнова-старшего и мать, соответственно, младшего, воспользовавшись моментом, попыталась ускользнуть на избирательный участок. Она уже сунула ногу в сапог, когда на нее беззвучно прыгнула вооружившаяся зонтом бабушка. Телепередачи и деменция давно убедили бабушку, что избирательные участки придуманы американцами специально для того, чтобы заманивать туда нормальных людей, а возвращать генномодифицированных.
Этажом ниже дралась интеллигентная семья Кацнельсон. Уже облетевшая подъезд новость о том, что на участке продают гречку по двадцать рублей, лишила ряд членов семьи покоя и решимости на выборы не ходить. Впрочем, за дверью их все равно караулила с боевым дуршлагом соседка, все свободное время спасавшая Россию от влияния Кацнельсонов в «Одноклассниках».
К часу дня Смирновы, временно объединив усилия, заперли невменяемую бабушку в стенном шкафу. Хрупкое перемирие нарушил самый младший представитель семейства, анархист Васечка, вышедший на кухню попить и внезапно объявивший, что выборы — это прошмандация. Смирнов-старший принялся гоняться за Васечкой с ремнем, угрожая навсегда отучить юного анархиста от использования незнакомых слов в политических целях. В процессе был разбит телевизор, а из случайно открывшегося шкафа с новыми силами вывалилась бабушка.
Этажом выше девяностолетний Анатолий Евгеньевич насмерть рассорился по телефону со своим другом детства Евгением Анатольевичем, который проживал в израильском доме для престарелых и всей душой был за бессменного президента, в то время как Анатолий Евгеньевич проголосовал за председателя совхоза, потому что это словосочетание напоминало ему о молодости. Кошка Анатолия Евгеньевича долго и с недоумением слушала тихий шамкающий мат.
У подъезда горько плакала студентка Юленька. Молодой муж только что ушел от нее в коммунисты.
Председательница ТСЖ, проведя семейный экзит-полл, вышла на лестничную клетку и публично отреклась от сына, внучки и волнистого попугайчика.
Одинокий алкоголик Семеныч объявил от безысходности бойкот самому себе.
Смеркалось. Привычно дрались Смирновы. На вечернюю прогулку выползли собачники, поглядывая друг на друга как на потенциальных политических врагов. Владелец добермана, не выдержав, подскочил к владельцу китайской хохлатой собачки и молча дал ему в глаз. Остальные отнеслись к этому с пониманием.
Наступил вечер, закрылись избирательные участки. В штабах разливали шампанское, а кукольные телеведущие громко тараторили что-то на фоне графиков. Но никому не было до этого дела. Томительная, звенящая тишина воцарилась в стране. Никто не гулял по улицам и не целовался под фонарем, не смеялся заливистым смехом и не подбрасывал в воздух детишек. И даже Смирновы, морщась и отдуваясь, ужинали молча и безо всякого аппетита.
Потому что, как обустроить эту самую тяжело молчащую страну, знали все. Но никто не знал, как же теперь помириться.