Два телефона, лифчик, трусы, патроны и Найа Лоримеру, к которым прибавились пара штрихов. Три остальных заполненных листика блокнота содержали записи тотализатора старшего инспектора. Даже при невнимательном изучении говорившие о том, что за последнюю пару недель он продул двести монет. Я вздрогнул, когда раздался звонок, хотя и был к этому готов.
В нашей конуре внутренние телефоны обычно звонили в следующей последовательности: первый пиликал аппарат в жирных пятнах, заваленный грудой бесполезного мусора на столе Его Величества. Когда абонент на том конце провода отчаивался и вешал трубку, начинал трезвонить, пахнувший дезинфекцией телефон великого больного, когда и он умирал, в бой вступал мой собственный.
В это утро первым подал голос именно мой телефон. Я посмотрел на него. Как выражался Мастодонт, все в этом мире происходит по закону коровьей лепешки. Ржал своим непередаваемым канализационным смехом и в сотый раз рассказывал о детской забаве, в которую все поголовно играли в его деревне. Игравшие дети становились в круг, каждый ставил перед собой кирпич и доску, на конец которой укладывалась коровья лепешка.
— Берешься за руки с соседями, и бьешь что есть мочи ногой по концу доски. Лепешка взлетает, а потом — шлеп! На самого удачливого, просекаешь, чувак? Или на нескольких сразу. Особо счастливые умудрялись засадить в собственную витрину! Прямо по центру! Тут главное знать физику с химикой, сечешь? Свободное скорение на длину массы. Это закон Архмехтепа, если тебе интересно. Миссис Рой, учительница матеши вдолбила его в мою бестолковку. Ты бы ее видел! Для своего возраста она была еще будь-будь! Корма как у внедорожника. А сколько она знала, я уже позабыл большую часть. Вот матушка у меня была неграмотная. Если бы слышал, как она разорялась каждый раз, когда я приходил домой! Это было сплошное бомбометание. С порога прям начинала. Эдвард!! Маленький поганец!! Где ты был?! А все потому, что коровье дерьмо не так уж легко отстирать со школьной формы.
Когда я интересовался, где они брали столько дерьма, он таинственно сообщал, если сильно чего хочется, найти можно все что угодно. Но потом выдавал великий секрет.
— У нас в деревне была ферма, чувак!
— Не самое приятное времяпрепровождение, Моба.
— Это делало нас счастливее, сечешь?
Что именно делало их счастливее, я так до сих пор не понял. Потому что логика господина старшего инспектора всегда выходила за любые границы понимания.
И вот, народная забава Невообразимого — коровья лепешка в свободном «скорении», наконец приземлилась на меня. Прямо на макушку. Как особо счастливому. Потому что я точно знал, кто находится на том конце провода. И то, что первым ожил мой аппарат, говорило о многом.
Во-первых о том, что звонила секретарь нашего директора графини Маллори-Сальтагатти мисс Джонс. А во-вторых — Бетонная жаба знала, что я в конторе. В-третьих — понимала, что я один. Из чего следовало, что она знает об исчезновении Мастодонта с Рубинштейном. Ни одна из этих догадок меня не радовала.
Чувствуя себя осужденным, самостоятельно вязавшим узел на веревке для повешения, я помедлил, а потом поднял трубку.
— Инспектор Акиньшин, слушаю вас.
— Инспектор?
— Я весь в внимании, дарлинг, — очередная тщетная попытка с ней заиграть. Такая же тщетная, как предыдущие пятьсот семь. Маленькая аккуратная англичанка в пиджаке от Шанель. Узкие пальцы, пара колечек. С температурой взгляда чуть выше точки замерзания. Каждый раз я чувствовал себя прозрачным, она разглядывала меня поверх узкой оправы очков, будто я был пятном на обоях. Или раздавленным тараканом. Трубка остыла на пару градусов.
— Мадам директор хочет вас видеть.
— Прямо сейчас, Кейт? Может быть позже? Тут есть небольшое дело, которое я хотел бы закончить.
— Она просила немедленно, инспектор.
Я попытался что-то сказать, но в трубке уже пошли короткие гудки. Дело начинало не просто пахнуть, дело начинало смердеть. Как у нас в кабинете — убойной химией, старыми носками и лекарствами. Тремя чемоданами без ручек, которые мне предстояло нести. Словно Христу на Виа Долороса, только не хитоне и терновом венке, а в стоптанных мокасинах, джинсах и серой футболке. Волочить три чемодана вместо креста. Редкое занятие в наш обросший удобствами век.
Нижнее белье, девятимиллиметровые патроны, пара старых телефонов и блокнот в омерзительных пятнах. У Рубинштейна, и я точно это знал, искать было бесполезно. Все, что можно было у него найти — медицинские каталоги с закладками, лекарства в запертом ящике и фляжку с какой-нибудь полезной настойкой.