Зав. 1-м неврологическим отделением Наревский В.А. отказался обсуждать состояние больной и в грубовато-неприязненной форме предложил обратиться к лечащему врачу.
Почему больную, несколько часов находившуюся в коматозном состоянии, так поспешно перевели в обычную палату, где нет никакого оборудования для экстренной помощи? Лечащий врач Судоргина И.Э. ответила, что у матери атеросклероз без инсульта и состояние неугрожающее.
В 18.30 в палату принесли ужин, и мне удалось осторожно влить в рот матери одну столовую ложку чая. Она не могла глотать, хотя очень хотела есть. Вскоре у нее начали трястись руки, появились судороги.
Нейрореаниматолог Лошаков заявил, что не видит оснований для беспокойства, а судороги носят демонстративный характер. Очередная просьба срочно вернуть мать в БИТ была встречена в штыки: «Решать нам!»
Около 19.30 состояние матери стало резко ухудшаться: затруднилось дыхание, пропала речь. Около 40 минут я пытался пригласить в палату врача Лошакова. Безуспешно.
— Вы всем мешаете работать!
В 20.10 я снова попросил врача Лошакова немедленно перевести тяжелобольную мать в БИТ.
В 20.20 в палате появился охранник и потребовал, чтобы я покинул пределы больницы.
Вечером 18 февраля состояние стало критическим. Медперсонал, недовольный тем, что потревожили в позднее время, с раздражением зашевелился. У кровати впервые (!) появилась капельница. Но и в этот вечер больную не перевели ни в БИТ неврологического отделения, ни в БИТ кардиологии, ни в общее реанимационное отделение больницы № 79.
Матери моей в очередной (и последний!) раз отказали в праве на адекватную помощь, т.е. в праве на жизнь.
По свидетельству больных, ее смерть наступила 19 февраля около часа ночи».
Это не только хроника ухода из жизни Наталии Романовны Федоренковой, но и хроника кончины больницы, если, конечно, все так и было.
«Наревский идет по коридору, из палаты выходит больная и, сделав несколько неловких шагов, падает. Заведующий отделением обходит ее. Никаких указаний подчиненные не получают. Через некоторое время соседи по палате, которые еще способны ходить, подбирают несчастную.
17 февраля около палаты № 323, в которой лежит моя мать, в коридоре кладут на брезентовые носилки мужчину с багровым лицом в бессознательном состоянии (кома I—II степени). Больной лежит в коридоре более полутора часов. Наревский четырежды (!) проходит мимо него. Никаких действий, никакой помощи. Из БИТа в торце коридора слышатся музыка и приглушенный хохот. В ординаторской громко спорят, предмет спора далек от медицины. В палату моей матери входит пьяная женщина — дочь одной из больных. На лестничной площадке два молодых человека в халатах и с фонендоскопами матерно обсуждают кого-то».
Это и хроника нашего общего заката. Ведь мордобой в нижней палате парламента становится событием для всех газет и телеканалов. А смерть в другой палате, больничной, — скучный случай.
Письмо сопровождают приложения.
Вот наугад — как карты из крапленой колоды.
Приложение №2. «Уважаемый г-н Родионов С.В. Комитет здравоохранения г. Москвы рассмотрел Ваше обращение. Проведено служебное расследование… Жалоба признана обоснованной… На лиц, допустивших недостатки, наложены строгие дисциплинарные взыскания. Вместе с тем… смерть больной не связана с выявленными недостатками…»
№4. Сообщение Нагатинской межрайонной прокуратуры: в возбуждении уголовного дела отказать.
№6. Прокуратура Южного административного округа дает надежду: «В связи с тем, что Ваши доводы признаны обоснованными, постановление об отказе в возбуждении уголовного дела прокуратурой округа отменено, материалы направлены для дополнительной проверки».
№7. Снова сообщение Нагатинской прокуратуры: в возбуждении уголовного дела отказать.
Всего приложений — 20. Суть отказов: причинно-следственной связи между «недостатками» и смертью нет.
Я не могу надоумить читателя, как жить дальше. В нынешней безбожной жизни я больше не знаю, чем знаю.
М. Хазин — главный юридический консультант «Известий». В свое время, будучи следователем прокуратуры, он сталкивался с подобными ситуациями.
— Привлечение врача к уголовной ответственности невозможно без категорического заключения судебно-медицинской экспертизы, т.е. других врачей. Сила корпоративной солидарности настолько велика, что практически таких заключений не бывает. Поэтому органы правосудия не возбуждают дела этой категории, а возбужденные дела расследуются крайне вяло, ибо не имеют судебной перспективы и действительно до суда не доходят.