Конечно, Димину фотографию Вонлярский ей послал. Только вот я думаю: а зачем? Если все прежние Димины снимки и письма послевоенный муж по-хозяйски сжег, зачем? Сам-то муж воевал ли?
Не мое это дело, я знаю. Вспоминаю и не могу вспомнить стихотворение поэта-фронтовика, пишет от имени боевых друзей — тыловым невестам. И что за поэт — не вспомню, и строки только помню — первые и последние.
Мы вернемся.
Так оно и будет…
Дальше — обращение к невестам, чтобы ждали их с войны. И все снова будет как было, только лучше. Ваша верность помогает нам выжить. А если не дождетесь, если выйдете замуж — простим, только будьте счастливы.
Будем живы — все простим. Почти, почти всё.
Только вот
Прощенья вам не будет,
Если парни будут
Хуже нас.
Эти строки, как писали в пушкинские времена — «в альбом» Тамаре Кирилловне. Вместе с Диминой фотографией, если, конечно, уцелеет.
Презумпция одиночества
Жил-был. И было у него три жены.
Первая не дождалась его из лагеря и вышла замуж.
Со второй жил дружно тридцать лет. Она не могла рожать. Скончалась от рака.
С нынешней, Лидией Александровной, сошлись, когда рожать уже было поздно.
А как же Валя, чье имя четырежды наколото на теле? Одноклассница. Она не дождалась его с фронта. А после войны они снова сошлись и решили пожениться. Отец Вали был заместителем коменданта Московского Кремля. Он спросил у дочери:
— Откуда твой Дмитрий?
— С Колымы.
— А что он там делал?
— Сидел в лагере.
— А до этого что делал?
— Сидел в другом лагере.
— Передай, я отправлю его туда, откуда он уже не вернется.
Таких-то детородных мужиков Россия должна бы выращивать на племя. А он остался один. Могучий, умный, веселый, а один.
— Бывает, что накатывает: пусто и неуютно?
— А вы как думаете. Вале сейчас тоже восемьдесят. С мужем давно развелась и больше замуж не выходила. Она обо всем до сих пор очень жалеет.
Даже у людей удачливых какая-то часть души все равно не заполнена. Презумпция одиночества.
Недавно, в апреле, Валя позвонила. Из Парижа. Она там в гостях у дочери.
— Я прилетаю 16 мая. Ты меня встретишь?
— Конечно.
Мы — не звезды
Недавно, в 1999 году, его наградили Золотой Звездой Героя Советского Союза. О том, что через 55 лет награда нашла героя, журналисты писали с восторгом.
И мне бы закончить рассказ на высокой ноте. И мне бы…
Но вспоминаю, что в 1999 году никого за давний героизм не награждали. При чем здесь Герой Советского Союза? Этой страны больше нет. И наград не осталось.
Шевельнулось нехорошее чувство. Какой-то горький утренний осадок от вчерашнего героического застолья.
Жаль, но я озадачу вас, читатель: морской пехотинец, десантник, разведчик Дмитрий Дмитриевич Вонлярский получил Золотую Звезду от Сажи Умалатовой. Не то чтобы он сам протянул руку за наградой, нет. От имени Совета ветеранов Тихоокеанского флота ходатайствовали адмирал Н. Ховрин и контр-адмирал А. Штыров.
Не сам, не первый протянул руку, а все-таки — протянул.
— Они меня к Герою России представляли, а я сказал — нет: я Советский Союз защищал, а не Россию. И из рук Ельцина я ничего брать не буду.
Лукавит ветеран, ищет в поступке принцип. Тут же и проговаривается: «От Ельцина мне бы, конечно, ничего и не перепало».
А Золотая Звезда-то настоящая, тяжелая, и орден Ленина к ней настоящий. Видимо, Умалатова как-то сумела перехватить богатые запасы наградного отдела бывшего Президиума Верховного Совета СССР.
Как беззаконная комета
В кругу расчисленном светил.
Можно и прозой. Гениально сказал актер Семен Фарада — кажется, он: «Мы — не звезды, мы — Млечный Путь».
Вонлярский, конечно, все равно герой, хотя и не Герой. Без него б не победили. На таких шалых безумцах всегда держалась Россия. Гордиться, впрочем, здесь нечем. Лучше бы она держалась на уме и правде. Еще на чем-то, чему я никак не могу найти имя.