— Это не по моей части. Собственно, я могу решить вопрос без вас: сейчас позвоню вашему главному редактору, — министр властно положил руку на телефонный рычаг.
— Позвоните, — попросил я.
Пискарев вдруг понял, что между главным редактором и журналистом субординация может оказаться иной, чем между министром и участковым милиционером.
— Хорошо, — сказал министр, — я снимаю с работы Зарубова прямо сейчас, при вас. — Он нажал на кнопки. — И жду от вас встречных шагов. Жду.
Шансов на публикацию не было, но министр этого не знал.
Редакция решила вместо публикации направить письмо первому секретарю ЦК КП Белоруссии Н. Слюнькову. Для принятия мер. «Уважаемый Николай Никитович…». Письмо было унизительным для газеты, по интонации и беспросветности сродни письму Ваньки Жукова: «Милый дедушка Константин Макарыч…»
К письму приложили гранки моего очерка «Взрыв».
Я против подобных газетных просьб. Ну, наказали бы, навели бы порядок в Могилевской области. А в республике, а в стране? В Белоруссии каждый день обнаруживают в среднем около 1400 бомб, мин, гранат. С годами дело на убыль не идет. Все зависит от грибного или ягодного лета, от вторжения в землю (строители, дачники и т.д.). После Столпищ сколько еще людей погибло? Цифра засекречена.
Если бы до меня кто-то другой сумел предать гласности — шумно, на всю страну — безобразия саперных начальников, может быть, эти трое детей остались бы живы.
Редакция ждала ответа из Минска.
Ни слова.
Товарищу Слюнькову позвонил главный редактор.
Потом в Минске с товарищем Слюньковым разговаривал первый заместитель главного редактора.
Потом к товарищу Слюнькову пришел на прием заведующий корреспондентским пунктом в Минске.
Все зря. Прикрыл, не выдал партийный вождь своих белорусских преступников. Никто из военных так и не был наказан.
Несчастные матери остались одни. Они ждали публикации, то есть публичной поддержки и публичного осуждения. Они долго писали мне, потом перестали. Наверное, подумали, что и я бросил их.
И наверное, довольный милицейский министр решил, что со всяким журналистом можно сторговаться.
Конечно, это разговор о времени. Сегодня любая газета напечатала бы очерк «Взрыв». Но никто бы не обратил на него внимания. Сегодня даже начальника райотдела милиции не сняли бы.
Сегодня я тому министру благодарен.
Прошло пятнадцать лет.
Недавно, в конце декабря, на исходе года и века, я снова оказался в тех краях.
Времени было в обрез. Ехал, по существу, извиниться. Как-то они встретят?..
Вечерняя темная деревня вымерла. Наверное, от волнения никак не мог найти дома женщин. Одинокий прохожий указал на соседние постройки — Кульмач и Лютаревич.
Ирина Романовна Лютаревич в этот вечер была как раз у Валентины Михайловны Кульмач. Смотрели телевизор.
В плохо освещенной кухне они не сразу узнали меня.
…Как же они растерялись! Как они плакали и обнимали меня, Господи.
— Спасибо, что вспомнили.
— А я и не забывал вас.
Событий в их жизни было много за это время.
Гражданская прокуратура вновь возбудила дело. Зарубова удалось привлечь к суду.
Перед судом Зарубов приезжал в деревню. Упрекал матерей, что «такую заваруху завели», советовал про все забыть и заявления из суда велел забрать.
Валентина Михайловна:
— Зарубов с нами даже не здоровался.
Его наказали условно… Фактически оправдали. Мы, все трое, после суда стоим на крыльце растерянные, а Зарубов в машину садится и нам улыбается.
Валентина Михайловна и теперь плоха, сдали нервы, не работает.
Ирина Романовна — доглядчица на животноводческой ферме. Скота теперь почти втрое меньше, колхоз в упадке. Зарплата в переводе на российские деньги — около 75 рублей. Недавно, в декабре, получили за август.
Деревня вымирает, молодежи не осталось.
…Тем мальчикам сегодня перевалило бы за двадцать.
Ирина Романовна решила еще раз родить. Было ей около тридцати. Роды прошли удачно. Девочку назвали Оля.
Через несколько лет решилась на ребенка и Валентина Михайловна. Ей было 36 лет. Родила благополучно. Тоже девочка. Тоже назвали Оля.
Женщины умоляли меня задержаться, побыть до утра, попить хотя бы чаю. А на прощанье сказали:
— Мы вас будем помнить.
Какими же надо быть одинокими в мире, чтобы так слезно благодарить за ничего не сделанное, за одно только сочувствие.
Заехал я, конечно, и к Тамаре Владимировне Акушкевич. Помните, в каких муках рожала она Валеру, пролежала в реанимации и чудом выжила?