25 ноября 1963 года Александр Иванович скончался. В возрасте 50 лет.
Деньги, которые ему переплатили на заводе, не успели все вычесть из маленькой пенсии. И мертвый остался в долгу у Советской власти.
Судьба, словно проверяя его, подвергала двойным испытаниям. Два увольнения из флота (первое — из-за «анкеты»). Два суда. Два рака с двумя трубками.
И шапка по кругу тоже была брошена дважды — на памятник и при жизни. 4 октября 1963 года писатель Сергей Смирнов в телепередаче сказал, что легендарный подводник живет практически в нищете.
Со всех концов страны в Ленинград хлынули деньги, в том числе от студентов, пенсионеров — часто по три, пять рублей.
Валентина Александровна смогла теперь уволиться с работы, для нее поставили в палате кровать рядом.
Умер, а переводы все шли.
В 1990 году в юбилей Победы Александр Иванович Маринеско был наконец-то посмертно награжден «Золотой Звездой».
Победили читатели «Известий», или, как мы привычно и безымянно говорим, «народ».
2003 г.
Кто устоял в сей жизни трудной
Всевышний распорядился так, что бывший лейтенант Василь Быков, почти погибший на войне, но не погибший, всю свою жизнь посвятивший фронтовой прозе — ее еще называли «лейтенантской прозой», — скончался именно 22 июня, вечером. И опять было воскресенье, как тогда, в 1941-м.
Рукопожатие
1976 год. «Известия» опубликовали мой очерк «Свидетельница» ─ о старушке Огурцовой, точнее, о гибели в войну ее мужа и сына. Продолжение очерка («Имя на граните») ─ о ее полном одиночестве и нищете побоялись даже показывать главному редактору (фигуре, в ту пору зловещей).
1980 год. Главный редактор уехал в командировку, и в редакции решили рискнуть ─ опубликовали. Четыре года спустя!
Звонок ─ мне от заместителя главного. В ЦК, в агитпропе очень хвалили очерк. Кто? Сам Тяжельников. Еще звонок ─ от первого заместителя главного. Да, хвалили, приходи на планерку, будем обсуждать, хватит уже в кустах прятаться. Решили быть честными.
А через три дня вернулся главный. Куда-то съездил с утра, говорили ─ к Суслову. Вернулся, собрал заместителей, на столе лежал очерк, весь исчеркан. Когда главный бывал в ярости, он кричал и топал ногами. Как было в этот раз ─ не знаю, но заместители вышли подавленные.
В эти угрюмые дни мне пришла телеграмма из Минска. Отклик. «Это самая человечная публикация о бесчеловечности за последние десятилетия советской печати». Подпись: «Василь Быков».
Так мы познакомились.
Телеграмма была как награда, но я даже не мог показать ее в редакции: связанная с именем опального, гонимого писателя, она как бы подтверждала порочность, глубокую антисоветскость публикации.
Кстати. После публикации старушке Огурцовой назначили наконец пенсию, переселили из полуразвалившейся избы в хорошую квартиру. Опубликовали бы сразу ─ четыре года жила бы хорошо. А так ─ три месяца.
С Быковым мы сошлись. Когда я бывал в Минске, заходил к нему ─ довольно скромная, «непрестижная» квартира, далеко от центра. Случалось, он провожал меня на вокзал вместе с Николаем Матуковским, известинским собкором в Белоруссии. Нос его на воздухе краснел, казалось, ему зябко, хотя было тепло. Мы стояли у вагона, мимо проходили и пробегали люди с поклажей и без, кто-то с кем-то прощался рядом. И ни один человек не узнавал его, великого писателя, на собственной земле.
В начале девяностых Василь Владимирович предложил мне рекомендацию в Союз писателей России. Я ответил: не нужно, ваша рекомендация недействительна, вы иностранец. «А я все равно напишу», ─ ответил как-то упрямо. Для Василя его рекомендация была как еще одно, нелишнее рукопожатие.