И с Таисией, и с Виктором — сыном, и с матерью я вроде как и не попрощался, дескать, в самом деле — в командировку, на несколько дней. А новый председатель колхоза Барабанщиков, я его вместо себя оставил, все говорил мне: «Да успокойся ты, не волнуйся, отправлю я твоих, успею. На твоем же мерине».
…В Залучье впервые увидели фашистов. По три в колонне — сапоги, зелёные брюки в голенища заправлены, френчи зелёные — рукава закатаны и грудь нараспашку. С автоматами.
…Ну, так вот, кончается моя «командировка», мои 20 дней. И тут — бой в Кузьминском. Наши раненые отползли, почти вся деревня уже врагами занята, только кусочек самый, где мой дом, ещё свободен. Где семья? Думаю, повесили всех. Я — к Трофиму, к командиру: пойду в деревню, не могу. Он мне: «В доме документы остались?» — «Не помню. Протоколы комсомольских собраний». «Сожги дом». Я — во двор. Перины валяются, пух летит, горшки, ухваты раскиданы, на полу — фотографии. Ведра, коромысла брошены. Тут — две мины в крышу!.. Выскочил. Спички достаю — руки дрожат, не могу. Свой собственный дом и сарай поджигать… Сам ведь, этими вот руками строил, с 22-го года пять лет строил, по венцу, по бревну. Полыхнуло. А во дворе ещё пять ульев стояло, пудами мёд с улья брали. Такое богатство немцам остаётся… Вылил я ведро воды на улья, чтобы пчелы меня не покусали, и… схватил горсть мёда в две руки. Думал, все меньше останется… И так под прикрытием горящего дома побежал с мёдом в руках. Взрывы кругом, стрельба. Упаду, поднимусь, снова упаду. Когда прибежал к нашим, к Трофиму, мёд мой — как ком травы. Мне за всю жизнь так тяжело не было, как тогда, семья потеряна, дом свой сам сжег, и… даже мёд вот не донёс. Пососали мы его — грязь. Обнял меня Трофим за плечи…
Потом, видим, по лесу женщина бежит. Ширкина Марья — мать секретаря райисполкома, соседка. «Твои-то,— кричит мне,— уехали. На мерине твоем…» Ворон, ворон!..
Как воевали, я тебе рассказывать не буду. Об этом знаешь. Я был, значит, командиром разведки, потом командиром партизанского отряда. Сколько обозов, дорог, мостов, эшелонов взорвали… Ну, ты это тоже знаешь, фашисты заранее выбрали дерево, на котором собирались меня повесить. В действующей армии довелось повоевать: однажды партизанам приказ дали — вывести пехотный полк из окружения. И мы — три учителя, три Владимира, выводили… Об этом, кстати, потом поэма в армейской газете была напечатана. Так вот, я прорывался с батальоном автоматчиков. И уже потом больше месяца воевал с ними. Было нас около семисот, осталось — тринадцать.
…Какие люди у нас были! Командир отряда — Полкман Мартын Мартынович. Эстонец. Борода вся в седине, было ему тогда лет 65. Двое сыновей его воевали, один, причём, в его отряде. У озера Белого ранило Мартына. Мы отступали. Думали, погиб командир. А Маша Шувалова, медсестра, девчонка, лет семнадцать ей, привязала его к парашютным стропам и вытащила с поля боя. А бой жестокий был. Несколько дней лежал он без сознания, шесть осколочных ранений… Врач партизанский вытащил один из осколков,— оказалось, ещё с гражданской войны. 20 лет в себе носил, вторую войну с ним воевал. Удалили нашему Мартыну Мартыновичу глаз, и мы очень все жалели, что приходится расставаться. А он вдруг к ноябрю из госпиталя к нам вернулся. «Сыны мои воюют,— говорит,— а я что?» И стал учиться стрелять с левого глаза.
Машу Шувалову, спасительницу свою, как дочь, любил. Маша все время на груди две гранаты носила, на ремнях. И вот однажды шрапнельный осколок попал прямо в детонатор. Машу — пополам… Что было с Полкманом!.. Плакал, как ребёнок. Хоронили Машу, дали залп. Смотрю, Полкман упал. Я думал, плохо ему. Подбежали — не дышит, кровь на груди… Расставили всех, кто как стоял во время салюта. Определили, откуда и кто стрелял. Нашли сукиного сына… Под гром салюта пулю выпустил в командира…
Да, а о семье так ведь ничего и не знал. Помню, 4 января 43-го года сидим в разрушенном доме, в подвале. Провод полевого телефона горит вместо лампочки. Раздают нам тыловые посылки. Распаковываю — две сороковки портвейна, кусок свинины, булочка, четыре платка, кисет с табаком. Письмо: «Воину действующей армии. Вам пишет инженер-конструктор завода «Уралмаш». Как дела на фронте? Сколько фашистов убиваете? Какие потери? В чем нуждаетесь, не стесняйтесь…» Я отвечаю, мол, партизан, а не воин действующей армии. А нуждаюсь вот в чем: где моя семья, узнайте. Вроде уехали в сторону Урала…
Получаю новое письмо: «Проверила все контрольно-пропускные пункты… Все ваши живы и здоровы — в деревне Занино Краснополянского района». И пишет: «Разрешите, я теперь уже прямо вам буду посылки отправлять».