— Мы в паспорте расписаны, все честно, но я, наверное, с год тут отдохну в деревне и обратно вернусь в Ленинград.
Сказала откровенно, старика не стесняясь.
К вечеру второго дня я уезжал. Решил заехать ещё в Лугу на кладбище к Александре Александровне. К Шуре. «И я с вами,— попросился Колдуненко. — Один-то я ехать не могу…»
Мы стоим вместе у могилы. Вот он, памятник Шурочке: «Любимой матери, человеку большой души и горячего сердца». И подпись внизу: «Дети, внуки».
Вот ведь как: дети, внуки. А его — мужа и отца — и нет, вроде как и не жил с ними. Вот почему стыдно ему ходить сюда, люди же со стороны скажут: а это-то кто? Кто он ей? А сейчас Константину Ивановичу удобно, он вроде как экскурсовод, вроде как при деле.
Как будто и не было этих пятидесяти лет с Шурой прожитых, как будто совсем тебя никогда и нигде не было. Месяц уже в небе повис, тонкий и яркий, и все небо в звёздах. Пора домой. Над двором его висит сейчас Большая Медведица, а во дворе пахнет берёзовыми дровами. На крыльце сидит Клава и курит. Пока есть ещё нажитое, она будет с ним. А это значит, ему кажется, он не одинок.
1973 г.
О личностях
«Я помню чудное мгновенье…»
Этому счастливому и бодрому человеку за девяносто. 22 года он прожил в прошлом веке. 40 лет — в царской России. До революции работал корреспондентом сытинского «Русского слова» в Государственной думе.
Он присутствовал при первом сеансе «синематографа Люмьер», при первых полётах Блерио на моноплане и братьев Фарман на биплане, поднимавшихся на высоту всего 150— 200 метров, присутствовал при первом разговоре А. С. Попова по первому построенному им радиоприёмнику.
Он сидел на студенческой скамье рядом с Александром Блоком и слушал лекции Дмитрия Ивановича Менделеева. Его учителем в журналистике был Влас Дорошевич.
В редакции, где он работал, встречался с Львом Толстым, Максимом Горьким, Чеховым, Буниным, Куприным, Леонидом Андреевым, Александром Грином, Григоровичем, Маминым-Сибиряком…
Встречался с Репиным, Суриковым, Поленовым, Стасовым.
Пятьдесят раз слушал Шаляпина в роли Бориса Годунова.
В кровавое воскресенье 9 января 1905 года он был на Дворцовой площади. Его друга, с которым он шел, убили.
При нем, уже накануне революции, извлекли из проруби тело Распутина.
В качестве журналиста 27 апреля 1906 года Гессен присутствовал в Георгиевском зале Зимнего дворца на торжественном открытии Николаем II первой Государственной думы. И с того дня за одиннадцать лет не пропустил ни одного заседания думы.
…Перед ним прошли две большие эпохи: между ними революционный водораздел 1917 года.
Я думаю: что рассказать о богатой, удивительной жизни этого человека? О чем рассказать, что выбрать? И решил: о самом главном, о том, что прошло через всю его жизнь.
О его встречах с Пушкиным… С поэтом, которого он, конечно, не видел и не мог видеть. И всё-таки встречи. Долгожданные и неожиданные.
…Октябрь 1900 года. В те дни в Царскосельском лицее открывался памятник Пушкину. Редактор «России» Влас Дорошевич поручил молодому журналисту Арнольду Гессену дать в газету отчёт об открытии этого памятника.
Взволнованный поручением написать о любимом поэте, юноша приехал в Царское Село задолго до торжества. Вокруг покрытой белым полотнищем фигуры поэта собрались учащиеся царскосельских гимназий. Сюда приехали известный историк литературы С. А. Венгеров, поэт И. Ф. Анненский, критик А. М. Скабичевский.
Здесь же Гессен увидел старшего сына Пушкина Александра Александровича. У 68-летнего генерал-лейтенанта, командира одного из гвардейских полков, были живые глаза, обрамлённое седой бородой лицо в очках, приветливая улыбка.
Посыпались вопросы об отце. Старый генерал скромно сказал:
— Мне было всего четыре с половиной года, когда скончался отец. Что я могу сказать о нем? Я ведь всего-навсего только сын великого человека.
Когда сняли полотнище, перед всеми предстало прекрасное творение скульптора Р. Р. Баха — в лицейском сюртуке на чугунной скамье сидит поэт, задумчивый и печальный.
Отчёт об открытии царскосельского памятника был первым литературным трудом Гессена о Пушкине. Молодой журналист долго и любовно работал над ним. Написал несколько страниц. Потом тщательно отобрал самые лучшие и точные слова и оставил 80 строк. Из них в столбце газетной хроники появилось ровно три.