Вот, собственно, и все. А теперь — о письмах: их пришло много, и до сих пор идут.
Все чаще ловлю я себя на одной мысли: как мало мы ещё знаем друг о друге. И главное, часто узнать не пытаемся.
Весенне-летним утром 9 мая, я как всегда в этот день, спускался вниз по Петровке к площади у Большого театра. Навстречу мне поднимались двое. Он — по-спортивному поджарый, с короткой, как у школьника, стрижкой. Она — свесила на лоб черную челку, что придавало лицу её вид озорства и девичества. Они шли и тихо, задумчиво улыбались чему-то бывшему, а может быть, тому, что могло быть и не было. Брели они, взявшись за руки, точь-в-точь — школьники. Только голова его была седая, а правый пустой рукав он спрятал в карман. Только была она — в выцветшей, почти белой гимнастёрке. Только были они оба — при орденах и медалях.
Вот так, наверное, они бродили последний раз в субботний теплый день 21 июня 1941 года…
Таких встреч в тот день, 9 мая, было на площади у Большого десятки, а может, и сотни. Смех, слезы, улыбки, песни. И воспоминания: «А помнишь?..» Одного пожилого морского офицера окружила огромная толпа. К герою стал продираться фоторепортер. И навёл было на него уже камеру, и когда тот обернулся, собирался было уже щелкнуть, и вдруг опустил фотоаппарат в растерянности:
— Ты?
— Я.
— Ну ты даёшь. А как же я не знал-то?..
Оказалось, на одной лестничной клетке живут, и — как это бывает в больших московских домах — раз-два в месяц мимоходом видятся. Узнал теперь соседа по долгу, так сказать, службы.
Ах, как до обидного мало мы ещё знаем друг о друге!
Вот что пишет Дмитрий Кривов, осмотрщик вагонов станции Борисов Минской области: «С нами на станции работает Шерый Александр Дорофеевич. С 14-й дивизией он дошёл до логова врага. Наш Дорофеич при форсировании реки Висла проявил геройство, и Родина высоко оценила его, наградив орденом Славы II степени. За форсирование Буга он был награждён орденом Славы III степени. Ещё он награждён медалями «За отвагу», «За боевые заслуги», «За взятие Берлина»… Ныне наш Дорофеич вот уже более 20 лет работает на железнодорожном транспорте осмотрщиком вагонов, ударник коммунистического труда.
И вот праздник — День Победы… Да хотя бы кто-нибудь вспомнил о нем! Не было у нас ни собраний, ни торжественных — никаких… А гвардии сержант Шерый не жалел своей жизни, приближая радостный День Победы. И возможно, хоть на пять минут, да приблизил. Он не думал тогда о наградах, но Родина не забыла его. Почему же наша администрация забыла?».
В Харькове, например, произошла почти уникальная история. Работал человек в учреждении перед войной. Ушел на фронт. Погиб. Сейчас фамилия этого человека забыта, а родственникам погибшего руководители учреждения ответили: довоенные архивы не сохранились, работал ли он у нас, не знаем, свидетелей нет. Нашли свидетелей. Работало тогда с погибшим семь человек. И все семь ушли на фронт. И все семь не вернулись.
Странно, что всем этим занимаются, судя по всему, только родственники погибшего, как будто в сорок первом он ушел защищать только их одних.
Память — понятие многозначное. Встречи ветеранов войны с рабочими, служащими, школьниками. Грамоты, премии в юбилейные дни. Грандиозные памятные комплексы, заботливо ухоженные братские могилы. Огромная военно-патриотическая работа, которой заняты и юные следопыты, и убеленные сединами. Все это — память.
И песни по радио, и выступления в газетах время от времени. Память.
Но красных дней в календаре не так много. И всякая песня имеет конец. А вот в будни — всегда ли думаем мы о фронтовиках, о том, что есть среди них и неустроенные люди. А ведь это тоже — память. И эта наша житейская, что ли, ежедневная память о них не меньше для них важна, чем память песенная.
«Был я артиллеристом, заряжающим,— пишет инвалид I группы А. Гишвалинер из Днепропетровска. — Фашисты расстреляли мою мать, сестру и троих маленьких детей. Сам я был контужен в позвоночник, годами лежал в разных госпиталях, и в Днепропетровск меня привезли из иркутского госпиталя на носилках в сопровождении двух санитарок. На вокзале уложили на двухколесную тачку и привезли домой… Я многие годы, ни за какой помощью, ни к кому не обращался. Единственное мне нужно — телефон, жена не может почти каждую ночь по нескольку раз ходить за два квартала и вызывать из «автомата» «неотложную помощь». А соседям многим телефоны уже поставили».