Только на третий день была снаряжена поисковая группа, Татаринова нашли мёртвым на опушке леса. Судебно-медицинская экспертиза установила, что смерть наступила от сердечно-сосудистой недостаточности.
Собственно говоря, сейчас можно было бы просто рассказать о «принятых мерах», как это делает газета под рубрикой «После того как выступили «Известия». Но мне дороги читательские письма, я не могу не привести некоторые из них. Дороги не столько единством мыслей и чувств (когда гибнет человек, чувства у всех одни, это естественно), сколько единством светлой тональности примеров. Почти каждый автор письма рассказывает о событиях, происшедших с ним лично (либо он кого-то спасал, либо его спасали), и все эти случаи — обратные тому, который произошёл в подмосковном лесу.
Вот что пишет читатель Леонид Сандов из г. Полоцка.
«Случай, рассказанный в очерке «Двое вышли из леса», меня очень тронул. Дело в том, что я сам родился, можно сказать, в лесу, работал в лесу и люблю лес. Сколько всего бывало — и блуждал, и замерзал. Но не заблудился и не замёрз.
Один случай особенно запомнился. Работал я мастером Петровского химлесхоза Кондопожского района Карельской АССР. В зимнее время рабочие отправлялись на лыжах в лес и собирали еловую серу, обычно ходили по двое-трое. Но Кормоев Анатолий как-то ушел из деревни Юстозеро один и вечером не вернулся. Началась пурга.
Я в это время находился в посёлке Гирвас (60 километров от Юстозера), у меня был тогда перелом ноги, и ходил я на костылях. Когда мне позвонила и сообщила обо всем жена Кормоева, я тут же выехал на автомашине в Юстозеро. Приехал, уже было темно. Лесопункт и сельский Совет были закрыты. Я попросил председателя сельсовета, начальника лесопункта и лесничего собраться в конторе лесопункта. Было решено выслать поисковые партии в ночь, не ожидая дня. А леса там большие — в одну сторону на 100 километров нет поселений. Согласно карте, мы наметили маршруты, обеспечили питанием поисковые группы по три человека, и они вышли с собаками в ночь. Сам я на костылях пойти, конечно, не мог. Остался дежурить в конторе. Как только они ушли, я заказал в Петрозаводске на утро вертолёт.
И что вы думаете? Анатолия нашли только к вечеру следующего дня — совершенно обессиленного, без сознания. Обморожены были только ноги, и то не очень, короче, через месяц он снова работал.
А если бы мы ожидали дня и вышли позже, человек бы погиб».
Ещё письмо. От Николая Сальникова из Киева.
«Мне по роду своей работы приходится часто бывать в экспедициях, где случается всякое, но всегда люди помогают друг другу в беде, иногда рискуя жизнью и здоровьем ради спасения товарища. Расскажу о двух случаях, происшедших в Антарктике. В феврале (антарктическое лето — холодное и суровое) во время сильного шторма с научно-поискового судна «Слава-15» поздно вечером волна смыла за борт матроса Арсения Новикова. Только благодаря энергичным мерам, которые были приняты экипажем судна, Новикова удалось спасти. Моряки, боровшиеся за жизнь товарища, сами рисковали быть смытыми с палубы.
Второй случай произошёл на китобойном судне «Слава-7» в апреле (антарктическая осень). Ночью большая волна выбросила за борт кочегара Державина. Более часа все корабли флотилии «Слава» вели поиск исчезнувшего в волнах моряка. Державина спасли. Своей жизнью он обязан благородному чувству взаимной товарищеской выручки, присущему советским морякам».
Пишут моряки, лесничие, геологи, альпинисты, рыбаки, пожарные, лётчики-испытатели… Все те, кто на суше, на воде и в воздухе знает истинную цену товариществу. Пишут люди, сама профессия которых обязывает думать о других, как о себе самом. В этих профессиях, и древних, и молодых, есть свои неписаные законы и традиции.
«Я — старый охотник,— пишет А. Вамвури из Молдавии,— не одну сотню километров исколесил по тайге. Знаю гуманные обычаи охотников. Сам не один раз оставлял в охотничьих избушках запас пищи и дров, чтобы неизвестный товарищ при нужде мог обогреться и поесть. Забота о человеке — таков неписаный закон тайги».
Прекрасная традиция — заботиться о человеке, которого ты никогда не знал, не знаешь и знать не будешь. И человек — навсегда тебе неизвестный, и беда-то — может быть, а может и не быть, но раз она возможна, эта беда, вот тебе мой хлеб, вот тебе мои дрова, спички.