Рядом с входом в лагерь — монумент с надписью:
«Вечная слава патриотам Советской Родины, мужественным борцам за свободу и независимость СССР и народов Европы, замученных гитлеровскими палачами».
Неподалёку — памятник генерал-лейтенанту инженерных войск профессору Д. Карбышеву. Смотреть на этот памятник трудно — физически ощущаешь, как застывает на морозе под струями ледяной воды человек.
На стенах бараков висят фотографии живых скелетов. Трудно себе представить, как они передвигались. Надписи:
«Мертвецкая». «Подвал расстрелов в затылок». «Газовая камера». «Лестница смерти».
Мы шли молча по лагерю, читали надписи фашистских зверей. Шли по ярко выбеленным подвалам лагеря, по чистым камерам. Зачем здесь побелили, зачем все закрасили? Ведь на стенах были предсмертные записи. Люди, уходя на казнь, расписывались кровью.
Почти двадцать лет, как закончилась война. И несмотря на время, на то, что все кругом старательно побелено, начищено, в подвалах до сих пор пахнет трупами.
…Всю дорогу до Вены мы ехали молча. Рядом со мной сидел парень из Москвы, злой, бледный, как смерть. Уже в Вене он сказал мне:
— Ты знаешь… у меня два брата сожжены в Маутхаузене…
Ещё об одной встрече нельзя не рассказать. Она — тоже эхо войны, прямое её продолжение.
Вечерний поезд из Будапешта в Вену идёт три с половиной часа. На Будапештском вокзале полно народу. Публика — самая разношёрстная. Говорят на венгерском, немецком, английском.
Где-то, у первых вагонов, поют. Неподалёку в ровный людской шум вплетаются красивый мужской баритон и женский смех. И среди всеобщей разноголосицы, оживления — два прощания — два горя.
Так могут провожать только на войну, на смерть. У женщины лицо залито слезами. Плачет большой грузный мужчина — её муж, он уезжает вместе со взрослым сыном.
Рядом, чуть в стороне, — второе горе. Мать прощается с дочерью, прощается так, как будто это их последняя встреча. Девушка вскакивает в вагон, когда поезд уже трогается.
У этих семей, наверное, общее горе. Но куда можно так провожать? В какие страшные места можно уехать на этом поезде, ходу которому три с небольшим часа?
Я бродил по вагону. Натолкнулся на полупустое купе. Отвернувшись к окну, сидела девушка. Та самая, которая прощалась с матерью.
Чуть позже завязался разговор. Её имя Антье. Антье Галвиц. Она — немка. Раньше все время жила с мамой. Потом уехала учиться в Гёттингенский университет. А через несколько дней Германия оказалась разделённой надвое: мать осталась в восточной части, а она — в западной.
Она закончила университет. Работает преподавателем. Но ни она к матери, ни мать к ней в гости так и не приезжали. Жили слухами. А слухи — самые невероятные. Фашистские газеты пишут, что в ГДР повальная смерть от голода. Как узнаешь, что там на самом деле. Как там мама? Через границу не перейдёшь. За эти долгие годы они виделись раза три — четыре. Встречались ненадолго в чужой стране. Вот и сейчас они встретились в Будапеште. Мать из ГДР ехала через Чехословакию. А ей, Антье, пришлось добираться сюда из ФРГ через Австрию. Здесь, в столице Венгрии, они виделись всего несколько дней. Несколько дней за два-три года.
— Когда же вы теперь снова встретитесь, Антье?
— Неизвестно. Может, через год, а может, через десять лет… Страшно подумать. Мама — рядом. Раньше это было так обыденно и просто. А теперь для меня это — самое большое счастье, такое редкое и… хрупкое. Каждая встреча как прощание. А вдруг что-нибудь опять…
— Нет, нет, Антье. Не может быть. Все должно быть хорошо.
1964 г.
Под звёздами Балканскими
(к 20-летию освобождения Белграда от фашистских захватчиков)
Отсюда можно достать рукой звезды. Они висят совсем рядом, прямо над головой. Отсюда они кажутся большими и яркими.
Отсюда же раньше всех можно увидеть восход солнца, первому встретить рассвет. Ранним-ранним утром, когда туман Дуная покрывает древний Белград, сюда, на вершину Авала, падают первые лучи солнца. Они начинаются на востоке, там, где за тысячи километров — Советская страна.
Лучи солнца первыми золотят это священное место, памятник советским и югославским воинам, павшим за освобождение югославской столицы.
Авала — самая высокая вершина в окрестностях Белграда. И громадный монумент возвышается высоко в небе как немеркнущий символ боевого содружества двух славянских народов, как призыв к разуму. Восемь гранитных фигур женщин-матерей застыли в скорбном молчании, как бы стерегут покой тех, кто сложил здесь свои головы. Здесь, под сенью русских берёз, плакучих ив и ветвистых каштанов, покоятся останки более двух тысяч советских и югославских воинов. Они пали под Белградом.