Видел он Ленина уже второй раз. Но тогда, в апреле, Ленин, только что вернувшийся из Финляндии, выступал, стоя на броневике, перед многотысячной толпой, и Семёну из задних рядов было плохо видно и слышно. А теперь — вот он, Ильич, совсем рядом, в тёмном костюме, при галстуке.
После дежурств собирались обычно у себя в комнате, на втором этаже. С интересом спрашивали друг у друга: «Ну как, видел ты Ленина?» — «Видел». «И я видел». «И я…». Оказывалось, что Владимира Ильича встречали во время дежурства и в час ночи, и в два часа, и в пять утра. Когда Ленин отдыхал — никому было непонятно.
Между тем Семёну и его товарищам пора было возвращаться в полк. Истекал срок их пребывания в Петрограде. Пулемётчики собрались у себя в комнате и решили просить Петроградский городской Совет оставить их для дальнейшей охраны Смольного. Их оставили. Как верных и надёжных защитников революции.
Охранять и защищать революцию, Советы, Ленина приходилось не только в здании Смольного, рядом с пулемётом.
…По одной из Петроградских улиц ползёт трамвай. Два прилично одетых человека беседуют. Говорят тихо, но так, что слышно всем: «Знаешь, что в Смольном-то делается?» — «Знаю. Пьют, гуляют. Ленин победу празднует».
Глаза солдата, сидевшего рядом, стали вдруг злыми, зловеще-холодными. «Что же вы брешете, господа?» — закричал вдруг он. Те растерялись. «А ты… Ты откуда знаешь?». Солдат быстро полез в карман, и все увидели в его руках пропуск охранника Смольного. В нем стояло: «Семён Ермольчик…»
Разношёрстная трамвайная публика зашевелилась, заволновалась. Два типа быстро встали и сошли на первой же остановке.
У Смольного вышел и Семён. «Вот же сволочи, — не переставал он возмущаться. — Вино, шампанское… Знали бы они хоть что-нибудь…». В памяти Семена и его товарищей ещё свежа была недавняя история, о которой не переставали говорить до сих пор. Секретарша принесла Ленину чай с хлебом. Заметив, что хлеба больше, чем положено, Владимир Ильич вопросительно посмотрел на секретаршу. «Это я для вас с трудом достала» — объяснила она. Ленин отрезал положенную себе порцию и строго-настрого велел ничего подобного больше не делать. И тут же Семёну почему-то вспомнилось, как всего несколько лет назад приезжал он в Царское Село к своему товарищу садоводу украинцу Рую. Тот работал в дворцовом садоводстве. Семён увидел, как прямо в цветочных горшках зрели сочные кисти винограда, ягоды клубники, крыжовника, смородины. «Это для самого царя, — объяснил Руй, — прямо в горшках для него подаём».
Последний раз Семён видел Ильича после того, как Троцкий провалил заключение мира с немцами.
Вначале выступал Троцкий. Он говорил о том, что, если заключить мирный договор с Германией, то он будет позорным для нас…
Потом на трибуну вышел Ленин. И все доказательства Троцкого рухнули под неопровержимыми, убедительными доводами Ильича. Как заворожённый слушал Семён вождя.
Демобилизовался Семён уже весной восемнадцатого года. Получил два фунта хлеба на дорогу и — домой, к матери в Новозыбков.
Но отдохнуть дома не успел. Началась гражданская война. В составе ротной разведки 151-го стрелкового полка Семён Ермольчик дошёл до Варшавы. Из всех страшных боёв, длинных утомительных переходов вынес Семён твёрдое убеждение: народ хочет мира.
Ещё в первую мировую войну видел он, как братались русские с немцами, помнит, как ссылались на каторгу за малейшие улики в пропаганде мира.
И ещё запомнил Семён бледное лицо старого поляка. Это было уже позже. Осенью двадцатого. По лицу пленного оставляя грязные следы, катились дождевые капли. Наверное, они мешались со слезами. Запрокинув голову к землистой стенке окопа, уставясь тоскливым взглядом в тьму, он шептал: «Два часа… Осталось два часа до перемирия, а я попал в плен…»
А потом наступил мир. Ротный разведчик Семён Ермольчик стал садоводом.
Самым тяжёлым днём в жизни Семена Исааковича было 21 января 1924 года. В тот день в клубе железнодорожников должно было состояться профсоюзное собрание. В накуренном шумном коридоре ждали опаздывающего парторга. Он пришёл бледный, с красными опухшими веками. «Прошу всех зайти». Зашли. «Товарищи, вы знаете… Собрания не будет. — Он говорил тяжело, с трудом выдавливая из себя каждое слово. — Сегодня умер Ленин…»