Никто из учителей не соглашался занять место зав. роно. Лишь одного Пидемский уговорил, намекнув, что решается его судьба… Заскочил в тот же день к Архипову, первому секретарю райкома партии. «Давай в Пялицу, это далеко, триста километров морем,— сказал секретарь.— Школа там есть. Пароход уходит вечером».— «Вечером меня могут арестовать прямо на пристани».
Дальше происходит немыслимое. Первый секретарь созванивается с председателем райисполкома. Пароход Кандалакша — Архангельск задерживают на пристани в Умбе до рассвета, председатель выделяет лошадь и учитель с женой ночью переезжают на пароход.
— Через неделю я позвонил из Пялицы Степанову… Нет, арестован. Позвонил Архипову — нет, арестован. Больше их никто не видел.
О местопребывании Пидемского узнали, да он и не скрывал. Его не трогали, рассчитал правильно: когда действует механизм, для отчета — кому нужен человек за триста километров, если столько вокруг под руками, заходи в любой дом.
…Неисповедимы военные судьбы. Директор школы Коган, имея бронь, ушел на фронт рядовым. Попал в минометный взвод, которым командовал его недавний ученик Вадим Закандин. Оба при встрече растерялись. «Ты командуй, командуй, не обращай внимания»,— говорил директор.
Вадим погиб.
Пидемский, тоже с бронью и тоже рядовой, пришел в военкомат.
— Километров около трехсот до военкомата, добрался с трудом. Военком говорит: «Рядового с бронью на фронт брать не имеем права». — «А я, — говорю, — от вас не уйду». Он помощника вызвал, стали думать, как бы мне младший чин офицерский оформить. Я говорю: «Нет, я рядовым пойду». Упросил. В Беломорске иду в форме рядового. В пилотке. Смотрю — учитель наш из школы, из Умбы. Офицер политсостава. Я свернул в сторону, не хотел к бывшим своим подчиненным подходить. Одолжений не хотел. Если б я знал, что он погибнет… Знаете, кто это был? Ваш отец.
Всего ушло из школы на фронт 20 учителей.
Нигилисты были всегда, во все времена. Но нынче их больше, чем когда-либо. Не это худо, а то, что многие из них не шевельнулись, чтобы убрать дурное, отодвинуть зло, чтобы самому, лично попытаться… Не вздрогнули, не встрепенулись, не рискнули серьезно ни на какое дело. Обеспеченные маловеры, бодрые пессимисты, говоруны.
Нигилисты с младых ногтей.
И веру, и неверие надо выстрадать, чтобы чувство было истинным.
Сколько осталось их, довоенных школьных учителей — Пидемский, Сергеева, Касьянова. Трое? Наверное.
Какой верой они платили за неверие в них, незаметные люди маленькой полуостровной земли. Их именами не назовут ни самый мелкий хутор, ни тупичковую улочку, ни какой-нибудь пусть маломощный катер. Это — «народ».
Ни один день их жизни нельзя вычеркнуть из истории, потому что в самое трудное время их достоинство, совесть, долг были самой реальной силой; Отечеству служили горячо и бескорыстно, и на алтарь его отдали все до конца.
…Валуны, скалы, мох — все удаляется, остается позади. Уменьшается до точки пристань на том берегу. В рыбачьем карбасе ночью уплывает Виктор Ногин. Терские мужики, рискуя собой, тайно увозят его. Вместо шести лет он пробыл на Терском берегу восемь дней и теперь возвращается в Петербург, в Москву, на баррикады.
По-прежнему дважды в день я слышу это имя: «Следующая остановка — площадь Ногина».
И думаю о том, кто был с ним в ту ночь на веслах.
1987 г.
Все та же пристань
Очерк назывался «Пристань на том берегу» («Известия» № 290). Берег — Терский, в Мурманской области, в Заполярье. Невелика земля, не знаменита, но гордиться есть кем. Панкратов Николай Родионович прошел путь от солдата до генерала, летчик Сергей Колыбин повторил подвиг Гастелло и чудом уцелел. Но главная гордость терчан — довоенная 1-я средняя школа в райцентре Умба. Из 24 учеников предвоенного выпуска 22 ушли на фронт. Пятнадцать погибли. Учителя — первая интеллигенция на Терском берегу — своими руками строили школу, имея бронь, они уходили на фронт добровольцами, рядовыми.
В очерке рассказывалось о проводах на фронт, о том, как от деревянной пристани отчаливали переполненные боты, а в них — одни девочки, выпускницы школы. На берегу — родители, вдоль берега по осыпающимся камням бежит мужчина, плачет, кричит: «Лучше я, я вместо тебя!..» Это отец Лены Пузыревой. Его на фронт не брали по возрасту, но потом и он ушел — добровольцем.
Это все земляки мои, о которых в свое время по малолетству ничего не знал. Пришло несколько писем — единицы (кому писать: большинство погибли, другие умерли), в них — уточнения, подробности.