— У вас что, в Москве родственники? — спросил как-то Булгаков простодушно, и Евсеенков понял, что и междугородные телефонные разговоры его тоже известны.
Я все думаю, как сумели в глухом крошечном городке освоить все способы оцепления? Это же целая наука.
«Дело», однако, не двигалось. Булгаков изыскивал новые обвинения. Евсеенкову привозили домой ворованную картошку. Не подтвердилось. Использовал учеников при строительстве личного дома. Опять мимо. Наконец, Евсеенков еще в колхозе задавил насмерть ребенка. Проверили — ерунда.
А. Исаев, бывший руководитель оркестра в училище: «Следователь меня на очную ставку с Евсеенковым пригласил. Говорил ему, если не признаешь эту статью, другую найду».
— Разговаривал на «ты»?
— Да, на «ты».
Евсеенков: «От настроения зависело. Иногда на «ты», но примирительно: «Слушай, давай по-хорошему».
А. Исаев: «Булгаков все никак не давал ему познакомиться с какими-то бумагами (очередное постановление об отмене постановления о прекращении уголовного дела.— Авт.). Тогда Василий Иванович вышел и вернулся с районным прокурором. Тот пожал плечами и так недружелюбно: «Ну что тут у вас? Ну дай ты ему, раз просит». И ушел. Булгаков двумя руками бумаги держит: «Читай, на, в моих руках». «Но мне нужно выписать»,— и попросил лист бумаги. Булгаков на окно кивнул: «Вон — киоск, видишь?» Василий Иванович побрел, купил школьную тетрадь».
Колхозники, узнавшие о беде своего председателя, написали письмо: «Мы твердо верим, что это чья-то ошибка. За все 13 лет жизни в Шуклино он не допустил ни одного нечестного или несправедливого поступка. Его самого никто ни разу не видел нетрезвым, не в деле. Очень просим внимательно разобраться в его судьбе, он для нас дорогой человек». Подписей — несколько страниц.
…Побывал я в колхозе.
Баня на ремонте, аэропорт давно закрыт, дорога еще не достроена. Ее прозвали «Евсеенковской».
Во имя чего, ради чего все делалось? Во имя чего беззаконие плодило беззаконие?
Уже новому районному прокурору — Митяеву поступило распоряжение от первого заместителя прокурора области В. Брежнева: «Предлагаю вам лично совместно со следователем т. Булгаковым тщательно изучить это дело… В ходе дополнительного следствия следует предъявить обвинение Евсеенкову В. И. О результатах дополнительного следствия и направлении дела в суд (выделено мною. — Авт.) прошу сообщить в облпрокуратуру к 1 марта 1985 года». Директива, приказ, никаких там «в случае, если факты подтвердятся…» В суд! Булгаков хоть и с опозданием (трудности-то немыслимые), но дело до конца довел и 21 мая 1985 года лично, минуя райпрокурора, письменно рапортует — кому бы вы думали? — первому секретарю райкома партии Пронскому: «Закончил расследование». В письме младший юрист Булгаков просит «решить вопрос о пребывании Евсеенкова в рядах КПСС».
На жалобу Василия Ивановича ответил начальник следственного отдела обл. прокуратуры Н. Шашков: «Следствие по делу проведено объективно. Оснований для отвода следователя Булгакова не имелось».
Районный суд под председательством Н. Бушнева вынес приговор: три года лишения свободы условно с испытательным сроком на два года. И областной суд, и Верховный суд РСФСР с приговором согласились.
И против Веры Ивановны Локтионовой в конце концов возбудили уголовное дело. Еще во время первого следствия с мая по ноябрь 1981 года Веру Ивановну Локтионову вызывали на допросы чуть ли не через день. Анонимки теперь писались уже на дом, мужу. По ночам будил телефон, опять намеки, угрозы. Девятилетняя Лена просила: «Мама, уходи с работы. Сегодня какая-то тетя в школу пришла, спрашивала, сколько у нас дома ковров. Сказала, и директора посадят, и тебя». Анатолия, мужа, водителя междугородного автобуса «Фатеж — Курск», начали беспрерывно проверять контролеры.
С Верой Ивановной в кабинете случился приступ.
— Плачешь — значит, виновата,— сказал Булгаков.
Наложили арест на ее сберкнижку (вместо «наворованных» с Евсеенковым 23 тысяч там оказалось 75 рублей), описали мебель в доме (вместо кучи ковров — шифоньер да диван).
Поскольку главбух Локтионова слыла человеком принципиальным, ее уже второй срок избирали народным заседателем. Так и шло параллельно — месяцы, годы: районные прокуроры предъявляли ей обвинения в воровстве, махинациях, и одновременно вместе с ними (и с Изотовым, и потом с Митяевым) в одних и тех же заседаниях она рассматривала дела о воровстве и махинациях. С одной стороны — тяжелые обвинения, давление с другой — почетные грамоты. «…Награждается Локтионова Вера Ивановна, народный заседатель Фатежского народного суда, за активное участие по отправлению правосудия и ведение профилактической работы. Фатежский РК КПСС. Райисполком». На обложке крупно: «Победителю социалистического соревнования».