— Его больше не могли фотографировать… Он мало жил.
— А если бы был живой, он был бы такой же старенький?
— Да.
— И такой же хороший?
Через несколько лет Рая станет ровесницей деда.
Херсон
1982 г.
В сквере у театра
Здесь встречаются один раз в году. Назначают друг другу свидания, ждут. И не назначая — ждут, приходят, приезжают, прилетают, не сговариваясь, на удачу. Ждут и в срок — минуты, и бессрочно — десятилетия. Не просто ждут — ищут.
Феоктиста Николаевна Кульнева живет на свете давно, в этом году ей исполнится восемьдесят пять лет. Из них сорок она разыскивает сына. Каждый год 9 мая она приходит в сквер перед Большим театром, куда сходятся фронтовики. Встает всегда на одно место — по ту сторону зеленого, шумного сквера, которая ближе к театру, к колоннам, достает из старой хозяйственной сумки и вешает на грудь табличку: «Ищу сына… пропал в 1942 году в блокаду Ленинграда…»
40 лет! Цифра эта поражает каждого, кто останавливается возле, цифра — немой укор всякому здравому смыслу: надеяться и ждать — безумство.
Но ведь ищут не только живых. Может быть, еще можно узнать, как погиб он, как жил последние минуты. Может быть, еще не поздно узнать, где сын похоронен. И тогда, если дорога недалека и если врачи разрешат, и если найдется кто-то, кто проводит ее, она еще успеет на могилу сына.
Вокруг нее оживает воздух. Немолодой моряк, кудрявый и седой (такое странное сочетание), в тельняшке опустился перед ней на одно колено и преподнес ей цветы. И так, коленопреклоненный, целовал ей руку.
Чуть в стороне красные следопыты из Электростали, собравшись в кружок, обсуждают, как лучше преподнести букет Феоктисте Николаевне. Для седого моряка война — его личная память, для школьников из Электростали — история, им задают «войну» на дом, к следующему уроку.
Первые встречи в этом сквере много лет назад были самые шумные и трогательные. Ветви деревьев были сплошь унизаны объявлениями, записками, адресами. Везде обозначены свидания, сбывшиеся и несбывшиеся.
Сейчас фронтовиков заметно убавилось. Раньше они встречались друг с другом, сейчас — с теми, кто не воевал, кто приходит на них посмотреть. Как ни грустно, штатских одежд здесь уже больше, чем гимнастерок и кителей. Конечно, по-разному бывает.
Леонид Владимирович Соколин, помощник мастера одного из московских заводов, впервые появился здесь около десяти лет назад. Увидел, что делается, — пошел в парфюмерный магазин в здании гостиницы «Москва», в отделе заказов попросил картонную коробку. Когда объяснил, для чего, ему выбрали самый чистый и твердый лист, он попробовал писать на нем карандашом, ручкой — ничего не вышло. Купил тут же губную помаду и крупно написал: «43-я гвардейская Латышская Рижская стрелковая дивизия».
Тогда мы с ним и познакомились.
— Вы знаете, как шли,— рассказывал он,— болотами, окопов не было, у немцев всегда высотки, у нас — низины, потому что мы наступали, наша дивизия ни разу не отступила. Под Старой Руссой меня «похоронили», а я, вот видите, жив.
Как-то, несколько лет назад, к Леониду Владимировичу подошел молодой человек. «А я ведь вас помню»,— сказал он неожиданно Соколину. «Меня?».— «Нет, вашу дивизию».— «А вы откуда?» — «Из Наро-Фоминска». Леонид Владимирович оживился. «Да-да, мы этот город освобождали». — «Я тогда маленький совсем был, меня в подвале закрыли, я прятался, а вы меня открыли, накормили досыта…»
А однажды подошел к нему другой молодой человек. Приехал из Белоруссии. «Мой отец был хирургом в медсанбате, может, помните?» — «Как фамилия?» — «Кан». — «Ну как же, невысокого роста такой, помню».
Вот уже как: вместо отцов дети приходят.
Сходятся люди, расходятся, снова идут кругами по маленькому пятачку земли. А как увидят Кульневу — останавливаются словно вкопанные. Рядом не встают — чуть поодаль, и такие лица у всех, словно у Вечного огня стоят.
Как это случилось, когда? Томас родился в 1926 году. Имя дали в честь деда. Жили они под Москвой, а перед войной переехали в Ленинград: сестра позвала («Зачем поехала? Сына потерять?»)
Феоктиста Николаевна из всех привязанностей сына выделяет его любовь к животным, птицам. Он кормил бездомных голубей, подбирал бездомных кошек.
Добрый был Томас. И очень красивый. Темно-каштановые волосы, стройный, к шестнадцати годам так вытянулся.
Том ее и учился, и трудился на заводе, и еще работал в спецотряде — спасал ленинградцев из-под обломков разрушенных домов. Уходил в пять утра, возвращался иногда за полночь.