Не спастись человеку от духа, которому указали на жертву.
Вот так и Берил попал под раздачу из-за своих принципов, да жадности. В то утро с припрятанной наживой в тайном кармане потертой куртки, он возвращался к своему убежищу через Храмовую улицу. Называлась она улицей Святого Лука, но горожане именовали Храмовой - уж слишком много на ней было церквушек, да миссионерских приходов, что ютились почти на головах друг у друга в цоколях лавочных, где в витринах умудрялись выставлять куколок-священников или, кто был побогаче, свои эмблемы, вышитые или расписанные на деревянных блюдах. Попрошаек тоже хватало. Трэй всегда ускорял шаг и старался лишний раз даже не смотреть, чтобы взглядом не поощрить к мольбам. Так он очень удачно миновал почти всю улицу, ни разу не останавливаясь и не одергивая особо наглого бедняка, хотя настоящих бедняков там почти и не было, только ушлые обманщики. И хотя он вырос среди черноты Аквитана, но изживал из себя эту часть, как мог, чтобы не цеплялось к нему прошлое и не давило ногой на горло, прижимая к камням мостовой. Ему нужна была надежда, и ради нее он срезал даже рабские татуировки с рук.
Уже на выходе с улицы, в небольшом закутке около заброшенного фонтана на старой тряпке сидел старик. Он-то и успел схватить Трэя за штанину.
- Подай монетку.
Берил хмуро глянул на старика, отмечая про себя, что зубы у того были слишком здоровые для бедняка, и сразу же отдернул ногу, вырываясь из крепких пальцев. Старик прищурился и, схватив соломенную подгнившую панамку, тыкнул ей в Трэя.
- Подай монетку на новую шляпу. Я знаю, у тебя есть.
- Нет у меня ничего, старик. Я беднее церковной мыши, - сердито ответил Берил, все больше раздражаясь на такую наглость.
- Есть, - жестко обрубил его старик и шлепнул панамой по земле. От удара часть ветхой соломы осыпалась, придавая еще более неряшливый вид старому головному убору. Таких панам Трэй не видел с самого детства, носили их пилигримы, что шли к границам Южных Земель в горячие пески Ашвары, в попытке донести свет веры до варварских племен. Только с возрастом Берил понял, что нет никаких варваров - все это лишь ширма для своего собственного невежества и эгоизма, которые не признавали другую культуру.
На долю секунды Трэй подумал, что перед ним один из тех пилигримов, но быстро взял себя в руки. Дашь слабину один раз, считай, пустил трещину.
- Нет, и не было. Лучше выкинь эту соломенную гниль. - И зашагал прочь.
Только старик не угомонился, а зло крикнул в спину:
- Пусть накажет тебя за поступки твои, да за вранье твое, сильнейший из духов, Варун еми!
Трэй не понял, что дотронулось до его спины, но обожгло жаром сильно, он даже охнул тихо, резко разворачиваясь назад. В ногах у него лежала та самая соломенная панама, но старика нигде не было - тот, как в воздухе растворился. Берил тогда первый раз прочитал молитву, перевирая слова. Жутко стало, никогда он не сталкивался с чем-то странным, даже в загробную жизнь не верил, находя проживание в Аквитане уже достаточным наказанием для его души, но глаза его не обманывали - старик испарился за мгновение. И списал бы он все на летнюю жару, да жажду, мучившую его, вот только, как панаму-то объяснить?! Прикасаться он к ней побоялся, поэтому отошел на несколько шагов, а потом резво припустил до убежища.
В голове так и било колоколом: - Уходи, не смотри, забудь!
За день ничего странного не произошло, и Трэй совсем позабыл о неприятной сцене, но поздно вечером смертельный страх накрыл его с головой, задувая последний огонек в настольной лампе.
Трэй Берил превратился в соломенное чучело.
Тело, и даже облик он сохранил, только вот чувствовал молодой вор, что нет в нем больше ничего человеческого - сухая солома внутри.
Он в ужасе ощупал себя, сильно сжимая каждую часть тела, но под руками хрустели сухие стебли, прямо под тонкой человеческой оболочкой. Трэй кинулся к окну, где в свете луны он стал надрезать белую кожу рук. Старый нож легко рассекал ее, но крови не было, лишь пучок остатков пшеницы выглядывал изнутри.