Покупатели в тот день, помнится, на нас вот такими глазами смотрели — понять никак не могли, чему мы радуемся. Ну не объяснять же каждому, правда? А мы то и дело снова хохотать начинали вроде бы без причины. После работы некоторые даже захотели себе по книжке такой купить, но оказалось, что директорша наша уже все три пачки назад на типографию отослала. Михеев их и повез, его это было дело. Полдня, значит, он все книжку листал да со смеху покатывался, ну а после обеда повез их все назад в типографию. А наутро на работу не явился — заболел. Да как заболел-то — его «скорая» прямо в психушку увезла. Побывали мы там у него — тяжкое зрелище. Ну да вам-то нечего объяснять, вы этих гвельбов достаточно навидались. А нам тогда впервые гвельба увидеть пришлось, и не понимал никто, даже врачи, что с ним стряслось такое. Вчера еще был нормальным здоровым человеком — и на тебе, во что превратился. Тогда, конечно, никто не понимал, что со всеми, кто агинки читает, такое непременно случится. И мы все — ведь так близко от гибели были. Спасибо директорше, что отослала агинки назад.
Но в остальном жизнь по-прежнему шла. Правда, говорили, что какая-то странная эпидемия началась. То родственница у кого-то в психушку угодит, то на работе у знакомого кто-то… Но в газетах ни о чем таком не писали — тогда наши газеты стремились вселять во всех нас бодрость и оптимизм. Даже о том, что по всему миру такие странные вещи происходят, никто почти не знал. Оно и понятно — откуда? Радио оттуда глушили, как водится, а ездили за границу немногие. Конечно, если бы у нас такой напасти ну совсем не было, тогда бы уж, как водится, мы позлорадствовали над безмозглыми, что за бугром живут. Ну а раз у самих не все в порядке, значит только и могли, что молчать.
Потом, наконец, даже до правительства нашего дошло, что молчать дальше нельзя. Стали путаные и непонятные рекомендации появляться. Вызывайте, мол, врача, выполняйте все предписания. Как будто гвельбу хоть один врач помочь может. И никто, конечно, не связывал болезнь эту странную с книгами.
Эх, книги… Вот ведь времечко было. Можно было безо всякой боязни подойти к книжной полке, снять любимый томик, раскрыть… «Война и мир», Пушкин… Детективы там всякие, фантастика… Я с детства страсть как читать любил. Потому, наверное, и пошел в торговлю книжную работать. А где же еще книги-то интересные было добыть, как не в магазине? Ну да вам сейчас этого не объяснишь. А какую я библиотеку собрал… Это теперь, когда книг-то настоящих, наверное, и не осталось вовсе, когда все они превратились в агинки, которые в руки-то взять без чувства гадливости нельзя, странно вспоминать о том, с каким почтением мы к книгам относились. Тогда все это естественно было.
Ну да, правильно, Павлик, отвлекся я снова. Я же и правда про ту агинку хотел рассказать, от которой со мной такая неприятность-то приключилась. Помню я ее, проклятую, прекрасно помню. Перед самой катастрофой это случилось. Такое тогда стало происходить, что никто понять не мог, в чем же дело. Ну просто с ума люди сходили — вдруг, почти одновременно, ну в течение двух-трех недель у всех почти поисчезали самые лучшие, самые любимые книги. А вместо них на полках стояло невесть что. Агинки, конечно, стояли, но мы этого еще не понимали. Все ведь как происходило? Приносил, скажем, человек к себе домой агинку — они быстро эволюционировали, и таких агинок, что Михеева погубила, я лично больше не встречал. Внешне они вполне прилично теперь выглядели, книги как книги — мало ли макулатуры тогда печатали. Взять хотя бы эту, тьфу, «Рабочую гордость» Хухрякова — да таких книг тогда было до черта! И вот приносил человек домой агинку и ставил ее на полку. А она же, зараза, живая, ее же карры специально нам на погибель такой сделали. Я не раз потом видел, как дальше-то все происходит. Поначалу, значит, она намертво слипалась с соседними книгами, так что и отодрать было невозможно, и раскрыть не удавалось. Ну как бы клеем все страницы слеплены. Если никто не пытался их достать и раскрыть часа два-три, то ничего и заметить было невозможно — стоят себе книги на полке и стоят. Ну а потом они разлеплялись, и рядом стояло уже несколько агинок. Причем совершенно разных, вот что поразительно. И каждая из них была способна поглощать новые книги. И каждая из них была опасна, потому что человек, взявшийся ее читать, неизбежно превращался в гвельба. Ну а про гвельбов я вам рассказывать не стану, гвельбов вы и без меня видели.