Так вот и с моей библиотекой случилось. Слышал я от некоторых знакомых, что такое происходит. И еще заметил, что многие из тех, с кем такое вот дело случилось, вскоре заболевают той самой странной болезнью. И вот когда с моей собственной библиотекой случилась эта страшная вещь, я и подумал, что, значит, сам с ума схожу. Не знал я тогда, что это зараза книги мои пожрала, я думал, что сам ума лишился и на месте нормальной книги черт те что вижу. Страсть как перепугался. Хорошо еще, Настасьи дома не было, у родственников они с сыном гостили, а то не знаю, что бы случилось.
Ну вот, обнаружил я это дело утром, перед выходом на работу. Можете вообразить, каково мне было. Но взял себя в руки, собрался, поехал. Хожу по своему отделу — и на полках-то книжных то же самое вижу. Ну ни одного названия знакомого, а все то же самое. Все, думаю, конец мне пришел. Так, знаете, горько сделалось. Уж лучше бы, думаю, под трамвай попасть или утопиться — насмотрелся уже на гвельбов и самому таким стать ну никак не хотелось. А сказать кому-нибудь, что со мной творится, не решаюсь — тогда слухи ходили, что это все заразно, на взводе люди были.
И вот, представьте, стою я в полном смятении за прилавком, и подходит ко мне молодой такой детина. Рожа красная, здоровая. Книгу, говорит, купить хочу. Дядька у меня, говорит, книголюб, иду к нему на юбилей, надо что-то преподнести — а сам знаки такие пальцами делает. Ну всем тогда понятно было, что означают — хорошую-то книгу купить просто так было давно уже невозможно, а из-под прилавка с доплатой удавалось. Тем, у кого деньги были. Но я этим никогда не промышлял, потому сделал вид, что не понял. Вон, говорю, книги, хорошие, выбирайте. А сам не знаю уж почему его и спрашиваю: а что, дескать, богатая у вашего дяди библиотека? Что, мол, за книги там у него: классика, современная литература, поэзия? А, говорит, Толстой там всякий да Гоголь с Моголем. И заржал еще так, будто что остроумное сказал.
А я, знаете, в таком состоянии был, что собой уже не владел. Ну почти что с ума сходил — только потому так себя и повел дальше. Только потому, наверное, мы с Настасьей Тимофевной и уцелели. Я как услышал про Гоголя с Толстым, так сразу ну словно бес какой в меня вселился. И нашептывает, нашептывает: дескать должен ты себя на них проверить, и все тут. Ну не смешно? Пошел бы в библиотеку какую или еще куда — нет, обязательно мне было к тому дядьке переться. В общем, почти совсем свихнулся.
Ну так вот, а дальше так дело было. Спихнул я ему эту самую «Рабочую гордость» — благо, переплет красивый, это его убедило, а сам, обо всем на свете позабыв, даже не одевшись, за ним из магазина-то и выскочил. А была уже осень и дождичек даже моросил — но мне хоть бы что. И не замечал ничего вокруг. Только бы, думаю, парня этого не потерять из виду. Только бы его не упустить. И так, знаете, умело за ним шел, что он меня долго-долго не замечал.
Дошли мы, значит, до метро, вошли в вестибюль и поехали вниз. Да, Петенька, правильно, метро — это те самые подземелья, куда я вам строго-настрого спускаться запретил. Потому как опасно там сейчас, всякая гадость живет, да и вообще все разваливается, завалить даже может. Ну а в то время это был самый удобный вид транспорта. Тепло и светло, и поезда через одну-две минуты ходят. Так мы с ним в поезд сели и проехали через весь город. Он на меня даже и не оглянулся ни разу, раскрыл книгу купленную и все читал про эту самую рабочую гордость. В метро тогда все почти читали, такой был обычай. Наконец, двинулся он к выходу, ну и я за ним. Наверх поднялись, до остановки автобусной дошли, и вот тут-то он меня и приметил. Ты, говорит, откуда здесь взялся, мужик? Соврал я ему что-то. Живу, мол, здесь рядом. Он посмотрел на меня, пальцем так у виска покрутил и залез в автобус. А я за ним. Так и доехали с ним до самого дома его дядьки. А потому, Павлик, пальцем он крутил, что вид у меня был не уличный. В пиджаке под осенним дождем тогда никто не ходил, разве что психи — вот он меня за психа такого и принял. Ну а когда я за ним в подъезд сунулся, он уже совсем убедился, что с каким-то ненормальным столкнулся. Поворачивается ко мне и говорит, что иди-ка, мол, ты подобру-поздорову, пока зубы целы. Убедил меня, словом, дальше за ним не ходить.
Да мне и не больно надо было. Подъезд я определил, а попозже прошелся по лестнице и высмотрел, в какой квартире гуляют. Потом до вечера торчал на площадке этажом выше, пока не убедился, что парень мордастый из той самой квартиры вышел. Ну тогда я уже спокойно домой поехал. А с утра пораньше оделся попредставительнее, документы кое-какие захватил на всякий случай и отправился прямиком в эту квартиру. Правда, прогулка накануне мне дорого далась, чихал я вовсю да кашлял, и голова болела, но я на все это рукой махнул. И на то, что на работу идти надо, тоже плюнул — не до того мне совсем было.