А вода все поднималась, и порывы ветра – первые вестники устойчивого бриза – становились все сильней и сильней. Наши пленники, покончив с недельным запасом провизии, едва затихал ветер, дружно перебегали от одного борта к другому, шлюп раскачивался и прыгал по воде, как яичная скорлупка. Желтый Платок подошел ко мне и, указывая на берег мыса Педро, где находилась его деревня, объяснил, что, если я поверну туда и высажу их на берег, они готовы вычерпывать воду. В каюте вода уже поднялась до уровня коек, простыни намокли. В кокпите глубина ее достигла целого фута. И все же я наотрез отказался. На лице Джорджа отразилось разочарование.
– Будь же мужчиной, не то они выбросят нас за борт, – сказал я ему. – Дай-ка сюда револьвер, так оно вернее.
– Вернее всего было бы высадить их на берег, – малодушно отозвался он. – Право, у меня нет никакой охоты утонуть из-за горстки паршивых китайцев.
– А у меня, право, нет никакой охоты сдаваться на милость горстки паршивых китайцев, только бы не утонуть! – с жаром воскликнул я.
– Но ведь ты пустишь «Северного оленя» ко дну, а вместе с ним и нас, – заскулил он. – Не понимаю, что тут хорошего…
– На вкус, на цвет товарища нет! – отрезал я.
Он промолчал, но я видел, что его бьет дрожь. Угрозы китайцев и неуклонно прибывавшая вода лишили его последних остатков мужества, и я знал, что под влиянием страха он не остановится ни перед чем, лишь бы спасти свою шкуру. Я перехватил тоскливый взгляд, брошенный им на маленький ялик, который шел на буксире за кормой шлюпа, и как только утих очередной порыв ветра, подтянул ялик к борту. В глазах Джорджа блеснула надежда; но прежде, чем он угадал мое намерение, я проломил тонкое дно топором, и ялик осел глубоко в воду.
– Уж если тонуть, так вместе, – сказал я. – Давай сюда револьвер, и я живо заставлю их вычерпать воду.
– Но ведь их так много! – захныкал он. – Нам с ними не справиться.
Я с негодованием повернулся к нему спиной. Парусник Ле Гранта давно уже скрылся за маленьким архипелагом, известным под названием архипелага Марин, и ждать от него помощи было нечего. Желтый Платок развязно подошел ко мне, вода в кокпите лизала ему ноги. Мне не нравился его вид. Под приятной улыбкой, которую он старался изобразить на лице, я угадывал недобрый умысел. Я так грозно приказал ему остановиться, что он повиновался.
– Ни шагу дальше! – крикнул я. – Не смей подходить ко мне.
– Почему так говоришь? – недовольно спросил он. – Моя знает английский много-много.
– Знает по-английски! – воскликнул я с горечью. Ясное дело, он прекрасно понял все, что произошло между Джорджем и мной. – Врешь, ничего ты не знаешь!
Он осклабился во весь рот.
– Нет, моя знает много-много. Моя – честный китаец.
– Ладно, – сказал я. – Знаешь, так знай. Давай вычерпывай воду, а потом будешь разговаривать.
Он покачал головой и кивнул на своих товарищей.
– Никак нельзя. Плохой люди, очень плохой, да, да…
– Ни с места! – крикнул я, заметив, что он сунул руку за пазуху и изготовился к прыжку.
Обескураженный, он вернулся в каюту и стал там что-то лопотать: видно, держал совет со своими. «Северный олень» глубоко осел в воду, отяжелел и почти не слушался руля. При малейшем волнении он неизбежно пошел бы ко дну; но ветер был слабый, он едва морщил водную гладь.
– Послушай, нам лучше бы повернуть к берегу, – заявил вдруг Джордж, и по его тону я понял, что страх придал ему решимости.
– Ни за что! – отозвался я.
– Я тебе приказываю! – сказал он с угрозой в голосе.
– Мне приказано доставить пленников в Сан-Рафаэль, – отозвался я.
Мы почти кричали, и китайцы, услышав перебранку вылезли на палубу.
– Повернешь ты к берегу или нет?
С этими словами Джордж направил на меня револьвер, – этот трус побоялся пустить его в ход против китайцев, а теперь грозил им товарищу!
Словно молния вспыхнула в густом мраке – так ясно увидел я все, что ожидает меня из-за постыдной трусости Джорджа; позорное возвращение без пленников, встреча с Ле Грантом и другими товарищами, жалкие оправдания… Преследуя браконьеров, мы рисковали жизнью, и вот теперь добытая с таким трудом победа ускользает прямо из рук. Краешком глаза я видел, что китайцы столпились у люка и бросают на нас торжествующие взгляды. Врете, не бывать по-вашему!
Я быстро присел и рукой резко отвел дуло револьвера, так, что пуля просвистела у меня высоко над головой. Стиснув одной рукой запястье Джорджа, я другой вцепился в револьвер. Желтый Платок со своими людьми бросился на меня. Наступил решительный момент. Собрав все силы, я резко толкнул Джорджа и, вырвав револьвер, отшвырнул Джорджа от себя. Он упал под ноги Желтому Платку, тот споткнулся, и они оба провалились в дыру там, где я поднял доски. В то же мгновение я направил на китайцев револьвер, и обезумевшие пленники сразу съежились и отступили.
Но вскоре я понял, что одно дело – стрелять в нападающих и совсем другое – в людей, которые просто-напросто отказываются повиноваться. А повиноваться они и не думали. Я грозил им револьвером, а они молча сидели в затопленной каюте и на крыше рубки, не двигаясь с места.
Так прошло минут пятнадцать. «Северный олень» оседал все глубже и глубже, ветра не было, и грот беспомощно полоскал. А потом я увидел, как со стороны мыса Педро на нас двинулась какая-то темная полоса. Это подул устойчивый бриз, которого я так ждал. Я окликнул китайцев и указал им на темную полосу. Они ответили мне радостными воплями. Тогда я указал им на парус и на воду, затопившую шлюп, и знаками объяснил, что, когда ветер наполнит парус, мы опрокинемся. Но они нагло скалили зубы, прекрасно зная, что я могу привести шлюп к ветру и вытравить грота-шкот, чтобы обезветрить паруса и избежать катастрофы.
Но я уже принял решение. Выбрав фут или два грота-шкота, я навалился на румпель спиной. Теперь я мог одной рукой управлять парусом, а другой держать револьвер. Темная полоса все надвигалась, и я видел, как китайцы с плохо скрытой тревогой поглядывают то на нее, то на меня. Сейчас должно решиться, у кого достанет разума, воли и упорства не дрогнуть перед лицом смерти.
Вот ветер налетел на шлюп. Грота-шкот натянулся, блоки затрещали, гик изогнулся, парус наполнился ветром, и «Северный олень» стал крениться все круче и круче. Вот уже в воду погрузились поручни подветренного борта, затем иллюминаторы каюты, и вода хлынула в кокпит. Шлюп накренился так сильно, что людей в каюте швыряло вповалку на подветренную койку, они корчились там в воде, и те, кто оказался внизу, едва не захлебнулись.
А ветер все свежел, и «Северный олень» почти лег на бок. Я уже думал было, что спасения нет: еще один такой порыв – и шлюп опрокинется. Пока я, не отпуская грота-шкот, колебался, не прекратить ли борьбу, китайцы сами запросили пощады. Их крики прозвучали для меня сладостной музыкой. Только теперь, но ни секундой раньше я привел шлюп к ветру и вытравил грота-шкот. «Северный олень» медленно выпрямился, однако сидел он так глубоко, что я слабо верил в возможность его спасти.
Китайцы ринулись в кокпит и рьяно принялись вычерпывать воду ведрами, горшками, кастрюлями – всем, что подвернулось под руку. Какое это было чудесное зрелище – вода, стекающая за борт! Наконец «Северный олень», подгоняемый ветром, вновь гордо и величественно заскользил по воде, и в самый последний миг, проскочив илистую отмель, вошел в устье реки.
Дух китайцев был сломлен, они стали такими шелковыми, что, завидев Сан-Рафаэль, сами высыпали на палубу, держа наготове швартовы, и впереди всех – Желтый Платок. Ну, а что касается Джорджа, то это была последняя облава. Такая работа ему не по нутру, объяснил он нам, куда лучше служить в какой-нибудь конторе на берегу. И мы вполне с ним согласились.
БОЛЕЗНЬ ОДИНОКОГО ВОЖДЯ
Эту историю рассказали мне два старика. Когда спала жара – было это в полночь, – мы сидели в дыму костра, защищавшего нас от комаров, и то и дело яростно давили тех крылатых мучителей, которые, не страшась дыма, хотели полакомиться нашей кровью. Справа от нас, футах в двадцати, у подножия рыхлого откоса, лениво журчал Юкон. Слева, над розоватым гребнем невысоких холмов, тлело дремотное солнце, которое не знало сна в эту ночь и обречено было не спать еще много ночей.