Ермолай перебил:
– Наум Семенович, ну пусть те чайники и сидят без денег. А я-то при чем?
Глаза Педро вспыхнули интересом. Он скрестил пальцы в замок на затылке и откинулся назад.
– Не баламуть. Ведь скоро полгода, как работаем, знать должен: я от своих порядков не отказываюсь. Клиент рассчитался, доволен – и тогда всем радость.
Решимость Ермолая юркнула в пятки, уступая место отчаянию. Но не сдался и сделал выпад на опережение:
– Ладно, подожду. И тогда пальто заберу, но аванс – половина.
По тому, как Педро дернулся телом в кресле, понял свой промах.
– Ты мне условий не ставь! Отдам Линькову. Он и без аванса возьмётся.
Тут Ермолай осознал, что принял за промах обманный финт – Педро раскрылся для болезненного удара.
– Отдавайте. Только ждите такое рубище, что месяц будете клиента умасливать. Вспомните, как тогда с выпускным платьем намучились.
Хозяин умолк – вспоминал.
– Да, суета долгая была, – встал из-за стола, – идем к главбуху.
***
На следующий день после чуждого к покою понедельника он провел не менее жёсткий спарринг с владельцем снимаемой квартиры, который лишил билета и необходимости объяснять супруге, куда идёт воскресным вечером. Выцарапанный аванс, хотя и был выше обычной ставки, не гасил арендного долга, но суровые взгляды Федорченко и Мирковича обещали бугристо-мышечному и бритоголовому собственнику богатый выплеск чувств, чем и покрыли нехватку наличных.
До четверга каждая свободная минута между и после учебных пар, пыхтения над рутинным пальто от Педро, сна и еды – это новые линии, силуэты, наброски платьев: кюлот, труба, бэби-долл, пачка, баллон, с оборками или без. Но раз за разом, постукивая карандашом по подбородку, откладывая рисунок, Ермолай не опознавал свою третью конкурсную модель, и такая болтанка сомнений раскаляла в нем отчаяние. Сюрпризом стала смска от Кристины, что халат понравился Емельяну и если будет к воскресенью, то он купит и выйдет в нём на октагон.
В четверг после занятий эскиз пальто попал в ателье, и там Ермолай озадачил двух швей предложением поработать в выходные. Сам же, думая, где дешевле и лучше взять ткань для халата, отправился в спортзал вуза побить груши и манекены. После полутора часов тренировки смыл пот и ругнулся на мертвый телефон – батарея села, зарядку не взял. А надо бы позвонить: последние два дня Аня была вялая, плохо спала. Сегодня ушла домой раньше. Ермолай беспокоился. И не зря.
***
Дорога до районной больницы заняла чуть больше часа. Ермолай неосознанно отметил резкий силуэт бледно-зеленой униформы женщины-врача, лет за сорок, с тусклым и отечным лицом.
– Вы к Степановой? – прозвучал над бурым кафелем приёмного отделения усталый тихий голос.
Подошел, ожидая беды, сердце ухало в животе.
– Да.
Безучастный взгляд доктора скользнул по нему и остановился где-то за спиной.
– Сейчас ваша жена в норме. Пока. Болезнь редкая, и чтобы исключить риски с ребенком, нужны лекарства. Вот список, – врач протянула листок. – Это хорошие препараты. Чем раньше, тем лучше.
– Можно к ней?
– Нет. Завтра, в часы посещений. Я и так не должна с вами здесь объясняться.
Ермолай вытащил из кармана несколько купюр, не глядя сунул в карман униформы.
– Пожалуйста. Она ждёт. Звонила несколько раз, а у меня телефон сел.
Через десять минут в белом халате вошел в палату. Аня была бледна, как молоко, руки вытянуты вдоль тела, взгляд застыл, а ее каштановые волосы разметались по подушке. Она шевельнула только белками, когда он вошёл и сел на стул рядом с койкой. Стерильность, запах лекарств, красные точки в вене на её руке, следы слёз на щеках жены – Ермолай впал в замешательство, молчал, смотрел и скоблил ногтем кожу на скуле.
Аня всхлипнула:
– Уходи!
Он опешил, вскочил, но снова сел и забормотал:
– Ань, не волнуйся. Ты как себя чувствуешь? Я завтра приду, принесу лекарства.
Она ещё раз всхлипнула, повернулась к нему спиной, а лицом – к окну с выцветшими бежевыми жалюзи. Подтянула колени к животу. Ермолай теперь видел перед собой не цветущую фигуристую девушку, а рыдающий комочек. Встал, чтобы обнять.
– Не надо, не приходи больше, – проговорила она злобно-истеричным голосом. – Мама приедет.
Он застыл: слова острыми иглами проткнули душу, впуская бессилие и боль.
– Ань, всё решим.
Ермолай отшатнулся, когда Анна резко повернулась и села. Взгляд горел гневом, а губы-бантики смялись в бесформенную тряпку.