– Не со зла, – повторяет Стаска.
Рита думает, что позвонить, все-таки, надо: слишком буйными стали приступы Катерины. Сына калечит.
Часы на правом запястье щелкают.
Стаска замирает со «злом», не успевшим сорваться с языка. Рита набирает воду в чайник, достает чашки и сахарницу. Включает телевизор, он рябит, мигает и заунывно тянет букву «а».
Часы снова щелкают, диктор на экране договаривает фразу. Стаска растерянно мигает, глядя на накрытый стол.
– Опять фокус с часами?
Рита кивает.
Она не любит гостей, так и не привыкла притворяться. Подвижная и деятельная, Рита ненавидит проводить свои длинные секунды, не имея возможности сделать что-то полезное – что угодно, только бы не терять время. Свое время, никому не заметное. Пространство между рывками секундной стрелки, расстояние от щелчка до щелчка.
О волшебных часах Рита рассказала Степану после свадьбы: ведь глупо поделиться с человеком жизнью, а тайну нести одной. А Стаска оказался слишком наблюдательным.
Однажды часы щелкнули, когда мальчик, по Ритиным соображениям, должен был спать. Воспылав праведным гневом, экранный герой поднял руку на героиню, да так и застыл в смешной и страшной позе. Рита вздохнула, принялась убирать со стола. К тому времени, как часы снова щелкнули, она успела вытереть крошки и сменить платье на уютный халат.
Стаска, оказывается, не мог заснуть, поэтому изменения, произошедшие в один миг, удивили его и озадачили: стол без чашек, конфеты «Цитроны» и «Ласточки», из которых мальчик строил пирамидку, – снова в вазочке, а сама Рита в другой одежде, распущенные волосы вместо обычного пучка.
Тогда получилось отшутиться: тебе померещилось с сонных глаз.
В следующий раз отшутиться не удалось.
Стаска смотрел на нее с обидой и требовал, уговаривал… И Рита не выдержала, выложила ему все начистоту: мол, часы на ее правой руке достались от бабушки, а той – от прабабушки, а прабабушка была ведьмой.
Часы могут останавливать время – растягивать секунды, по ощущениям – минуты на четыре максимум. Показать? Могу, только если возьмешь меня за руку. Правда, я не знаю, сколько нам ждать, так что держись крепче, Стаска. Может быть, долго. Когда бабушка была жива, часы растягивали сорок вторую секунду двадцатой минуты каждого третьего часа. А потом, видимо, сломались: в иной день время вообще не останавливается – но это лучше, чем растягивать его каждые полчаса, как случилось однажды. Ну а в среднем, мир вокруг замирает пять раз в день. Замирает только для меня, ну и для того, чью руку я держу. Остальным этого не понять, у них же нет часов… А в школе я решала задачки быстрее всех, пока другие застывали, наклонившись к тетрадкам; успевала списать нужные формулы и даты. Иногда шутила, пачкала мелом спины, воровала карандаши и ручки. Даже кнопки, помнится, подкладывала…
Часы щелкнули, забарахлил телевизор. Стаска, увлекая Риту за собой, распахнул окно, забрался на подоконник.
Милиционер замер с поднятой палкой, машины не двигались с места, пешеходы столпились, готовясь ступить на черно-белую спину зебры. Девочка тянулась к шарику с нарисованной собакой, а воздушная собака держалась в воздухе и косила насмешливым глазом.
Часы снова щелкнули, милиционер опустил палку, машины сорвались с места, собака взлетела. Девочка заплакала.
– Как здорово… – прошептал Стаска.
Он до самой ночи не отпускал Ритиной руки и слушал ее, как слушают сказки – с блеском в глазах и закушенной нижней губой. Она сама в детстве также слушала бабушку.
Бабушка пахла лекарствами и липовым чаем; ее голос, словно густой сироп, тек по жаркому дню:
– К старости тебе будет казаться, что ты прожила в два раза больше, чем все остальные. Теперь твоя память как бездонный колодец. Ты запомнишь каждый шорох, звук и запах, каждое слово, каждое движение, свое и чужое. Иногда будешь думать, будто сходишь с ума… У волшебства, милая, как у монеты, своя обратная сторона.
Рита запомнила каждую прожитую секунду, длинную и короткую.
Она любила листать старые календари, смотрела на числа и вспоминала свои дни со своим мужем, Степаном. До мельчайших подробностей, звуков и запахов. Календари заменяли ей фотоальбомы, записи со свадьбы и прочих торжеств.
Особенно она любила первые два года: живых бабушку и родителей, а также долговязого, неуклюжего Степу.
И зачем он пристал к ней, этот прыщавый, странный паренек? Увидел на остановке, увязался следом, отвадить не получилось. Потом завертелось: Степан караулил у института, подруги смеялись, но признавали, что парень очень старается.