Линда была отвлечена этими воспоминаниями, но вдруг услышала, что наказание закончено. Она отступила от двери на секунду прежде, чем она открылась. Тринадцатилетний мальчик возник перед ней. Его лицо было искажено болью. Он, очевидно, пытался не плакать, но это ему не удавалось – слезы блестели и медленно сочились по его щекам. Линда узнала его – это был Дерек Ньюман. Вообще-то Линда действительно не была удивлена, что Дерек был послан под розгу: поведение мальчика недавно резко ухудшилось. Фактически было два случая, когда Линда сама чуть не послала Ньюмана для порки к мистеру Престону.
Дерек проковылял, спотыкаясь, в коридор и потянув дверь, закрыл ее за собой. Там он поплелся по коридору, припрыгивая с ноги на ногу и обеими руками тщательно массировал свой болезненный зад через темно-серые школьные брюки. Все еще улыбаясь, Линда постучала и прошла в кабинет мистера Престона. Директор сидел на столе. Линда никогда не видела розги для наказания и посмотрела вокруг офиса, ища тот инструмент, который так действенно учит лентяев и нахалов. Но вокруг не было никакого признака розги или вообще того, что недавно шло наказание.
Мистер Престон посмотрел на историчку с серьезным выражением лица. Линда была удивлена. Она привыкла к директору, одобрительно улыбающемуся ей. Но сейчас она предположила, что он еще не отдохнул после махания розгой по попе Дерека.
– Вы просили, чтобы я зашла, мистер Престон, – напомнила Линда.
– Да, Линда. Вы помните результаты по истории, которые вы подали мне вчера?
– Да, конечно. Там что-нибудь неправильно? Я заполнила форму не так? – Линда все еще не могла понять, почему директор выглядел таким сердитым. Вед незначительная опечатка с результатами не должна расстроить его.
– Нет. Все, кажется, полностью в порядке. Вот почему я так удивился, когда мне передали это! – и мистер Престон вынул папку для бумаг из ящика своего стола.
Линда узнала ту самую папку, которую она потеряла в автобусе.
Мистер Престон продолжал обращаться к шокированной Линде.
– Вот это – истинные результаты. Откуда я их взял? Они обнаружились в школьном автобусе. Но когда я сравнил их с результатами, которые в мне подали, я обнаружил массу различий. Вы поставили Кэти Шир на место лучшей ученицы в течение всего года, но она в действительности была лишь четвертой! Вы переместили Пола Грогана, кто был действительно лучшим, на второе место… Эти результаты, которые вы подали мне – чистый вымысел.
Линда была полностью обескуражена. Сначала она не могла проговорить что-либо совсем, но потом, заикаясь, начала объяснять мистеру Престону, что случилось. Она не намеревалась нарочно изменять результаты, а просто попыталась покрыть потерю по своей неосторожности папки для бумаг.
Директор был очень сердитым. С присущей ему прямотой он сообщил Линде, что после этого эпизода она не может больше работать учителем в Редмонт. Халатность, благодаря которой случилась потеря документов в автобусе, была плохой сама по себе, но в случае, если бы учительница призналась, она отделалась бы просто словесным предупреждением. Но она попыталась обмануть директора! Даже хуже – ученики, отданные под ее попечение, должны были принести домой результаты ее лжи! Это, по мнению мистера Престона, было непростительным.
– Я не позволю вам, мисс Чарлтон, бесцеремонно продолжать столь дурное профессиональное поведение. Я боюсь, что наша школа даст вам такую рекомендацию, которая отпугнет от вас любого будущего потенциального работодателя. Я сожалею. Вы были перспективной учительницей, я думал, что вас ждет успешная карьера. Но теперь ничего этого быть не может – в свете ваших действий…
Бедная Линда ужаснулась. Она только теперь поняла, как ей хочется работать учительницей. И теперь ее карьера должна закончиться в возрасте двадцати трех лет? Если бы ее уволили по подобной статье, то она уже не могла никогда надеяться на получение работы учителя. Более того – в серьезных конторах она вообще должна была бы теперь бороться хоть за какую-то должность – кому же захочется видеть сотрудником виновную в подлоге? Она попросила директора о втором шансе. Но мистер Престон был тверд, как алмаз.
– Мисс Чарлтон, мои руки связаны. Я не могу вытерпеть такую… я бы сказал, оптовую фальсификацию результатов. Я сожалею, что этим должен закончиться ваш путь, но ваши же действия сделали такой конец неизбежным. Я приостанавливаю ваше преподавание; вы не должны возвращаться в школу после сегодняшнего дня до самой пятницы. А в пятницу я выдам вам чек с вашим жалованьем – и до свидания.
– О, нет! – Линда разразилась слезами. – Пожалуйста, мистер Престон, ох, пожалуйста! Может быть, что-то другое? Я знаю, я была… я вела неправильно… я глупая, я знаю, что вы не сможете просто проигнорировать это. Но я действительно не заслуживаю, чтобы разрушилась моя карьера, моя целая жизнь – и все из-за одной маленькой ошибки! Пожалуйста дайте мне другой шанс, пожалуйста! Я буду работать сверхурочное время за бесплатно! Снизьте мне оплату! Сделайте что-нибудь, но позвольте мне сохранить мою работу, пожалуйста!!
Мистер Престон не изменил решение.
– Не имеет смысла все это, Линда. Вы беспокоитесь зря. Потеря бумаг в папке была обычной ошибкой. Но подача фальсифицированных оценок не была ошибкой; это профессиональное преступление. Вы не можете работать бесплатно сверхурочное время или работать за пол-зарплаты, потому что другие учителя тут же обратят внимание и начнут задавать вопросы. Причина неизбежно обнаружится…
Линда собралась уходить. Она попросила прощения, но потерпела неудачу. Она зарыдала сильнее и достала платок, чтобы уйти по крайней мере м некоторым достоинством, но тут у нее в сознании промелькнула ассоциация с встречей пятиминутной давности, когда она увидела Дерека Ньюмана. Она сделала последнее отчаянное заявление.
– Мистер Престон! А что вы сказали бы, если бы наказание осталось между нами? Вы могли бы…
Линда замялась, а потом всхлипнула:
– Могли бы высечь меня… розгой, как только что этого… Ньюмана. Я знаю, я заслужила это. Я должна принять все, что вы скажете, это все было честно. Тогда я могла бы остаться учительницей? Я обещаю Вам, я никогда не сделаю ничего подобного больше!
Мистер Престон подался назад от этого неожиданного предложения. Никогда в его длинной карьере учителя не было такого случая. Поведение молодой учительницы поистине было возмутительным, так что ее следовало бы высечь, но как сделать это со взрослой женщиной?
Наконец он ответил медленно, пытаясь думать о последствиях:
– Это несомненно интересная идея. Я не сомневаюсь, что если бы я хорошенько приложил розгу к вашей заднице, то это составило бы прекрасное наказание за ваше поведение. Вы больше никогда не потеряли бы папку с бумагами. Но это не просто. Вы же не тринадцатилетняя школьница подобно Ньюману. Я буду рисковать собственным местом, соглашаясь на это. Если я соглашусь, а слух об этом просочится персоналу или ученикам – я буду должен все же вас уволить, а самому уйти в отставку. Я должен быть уверен, что вы никому не расскажете, а для этого вы должны получить… настоящее наказание, после которого прикусите язык.
Линда молчала, ожидая конца монолога.
– Вы предложили мне нечто, о чем можно подумать, но не сейчас. Придите ко мне за полчаса до начала уроков завтра утром. Если вы все еще захотите получить розги, я дам вам свой ответ.
Эту ночь она провела в тревожных снах, думая в моменты пробуждения о своей альтернативе. Согласно логике, было совершенно ясно, что лучше розга – если, конечно, порка учительницы может быть допущена. И тем не менее она боялась боли и унижения. Она видела непослушных учеников после определенной дозы розог и знала, что неудобство продолжалось впоследствии не один день. Линда начала беспокоиться, что если ее высекут, она не сможет потом избавиться от рубцов на ягодицах. Хорошо было лишь то, что она не увидит Дэйва, своего друга, до середины августа – у него начиналась летняя квалификационная учеба. Наверное, любые рубцы прошли бы за два месяца.
Линда в страхе гадала, сколько ударов назначит ей мистер Престон, каково будет его решение о том, насколько серьезную порку она заслужила. Она знала, что девушки в школе обычно получали от двух до шести розог, хотя в редких случаях девушкам старше шестого класса, отличавшимся толстыми и крепкими задами, давали по восемь и даже двенадцать ударов. Линда чувствовала, требовался всего один удар – она была уверенной, что даже просто один удар розгой должен ее ранить и погрузить в ужасный стыд. Ее признание своего унижения должно показать, что она признала свою вину и никогда не будет действовать так снова. Но она хорошо знала, что мистер Престон вряд ли согласится на один удар…