Однако не все так гладко у нас проходило. «Несколько дней мы двигались вперед, разбрасывали колючки, ребята ходили минировать большак. Продукты подходили к концу, остатки сухарей стали горькими от неосторожного обращения с толом. В группе появились больные (я простыл – заболели уши), и командир принял решение возвращаться. Но я заявил, что, несмотря ни на что, мы должны были еще лучше выполнить задание. На базу вернулись 11 ноября».
Начинался этот приказ необычно. Вместо вступительного обращения к тем, кому надлежало непосредственно исполнять сей приказ, вождь брал что называется, быка за рога: «Самонадеянный до наглости противник собирался зимовать в теплых домах Москвы и Ленинграда… Лишить германскую армию возможности располагаться в селах и городах, выгнать немецких захватчиков из всех населенных пунктов на холод в поле, выкурить их из всех помещений и теплых убежищ и заставить мерзнуть под открытым небом – такова неотложная задача».
Кроме поджога жилищ, в которых располагались наступавшие на Тулу немецкие части, нужно было еще уничтожить в деревне Соколовка и аппаратуру германской армейской радиоразведки, умело замаскированной в этой глухомани. Нацистские асы – радио перехватчики в наушниках круглосуточно умело прослушивали армейские штабы, глушили переговоры советских командиров с войсками. Жуков готовил в те дни наше знаменитое контрнаступление под Москвой. Он настоятельно требовал от Главного Разведывательного Управления хотя бы на какое-то время вывести из строя этот германский армейский радиоцентр. С этой задачей умело справились я и мои товарищи. Я же спалил дотла и армейскую конюшню врага, в которой на момент пожара в стойле были на привязи 17 боевых коней, которых оккупанты доставили аж из самой Германии, запас фуража для лошадей и большое количество оружия. Признаться, я немного заробел и разнервничался. Но, быстро собрав волю в кулак, вместе с группой товарищей из пяти человек я стал собираться в путь. Было уже довольно холодно, промозглый ветер пробирал до костей, не спасали даже шинели, любезно выданные нам в штабе диверсионного подполья. Деревня была очень хорошо защищена немцами. Мы обошли ее с тыла и незаметно проползли к сараям с припасами и лошадьми. Я обливал керосином постройки, а мой приятель Илюха Ветров шел за мной следом и поджигал. Когда я добрался до первой из конюшен, сердце вдруг как-то сжалось от жалости к лошадям. Это мое промедление чуть не стоило нам жизни. Один из немецких часовых поднял тревогу, и в нашу сторону побежали солдаты. Не растерявшись, мы сняли с плеч винтовки и на ходу стали палить по немцам. Здесь я впервые убил человека. Мы столкнулись нос к носу с немецким часовым, который замешкался, увидев перед собой подростка, я же, державший винтовку на изготовке, выстрелил ему в грудь. Немец упал, а я с минуту стоял в какой-то прострации, пока мой другой товарищ Федька Петров не схватил меня за рукав и не утащил к ближайшим голым кустам. Позже, наше командование было удивлено, что мы так быстро, ловко и без потерь успешно выполнили задание, подожгли немецкие склады и занятые ими постройки, оставив их без подкрепления, боеприпасов и еды. Тем самым мы сделали огромную услугу нашим частям. Это была моя первая операция, которую я не забуду никогда. О своем успехе я писал брату. Он был очень горд мной. Родителям же я не сказал, боясь, что они бы этого просто не выдержали и в следующий раз не отпустили бы меня сражаться с врагом.
Жителям Тулы повезло: немцы не смогли войти в город, не хватило сил для атаки. Если бы они вошли своим триумфальным маршем, как в другие города, тут же начались бы облавы комсомольцев, коммунистов и прочих партийных активистов. Пропала бы и наша семья. Отец был членом партии, я – комсомольцем.